Рок и судьба

Композитор Владимир Кондрусевич о фанерной гитаре, белорусской эстраде, Филиппе Киркорове, концертах в теплице и трехколесном автомобиле

Почему для мюзикла «Байкер» взяли сюжет романа «Опасные связи»?
– В нем настолько удачная драматургия, так хорошо расписаны линии взаимоотношений. Проблема, затронутая в романе, будет жить еще очень долго. Думаю, благодаря этому он стал классикой, а потому актуален и в наше время.

Хорошо, а почему тогда главным героем сделали байкера? Эти люди близки вам по духу, или вы сами любите мотоциклы?
– Наверное, потому, что это люди состоявшиеся, которые живут на полную катушку, у них в крови адреналин.

Вам ведь тоже досталось острых ощущений, когда в начале 1970-х вас исключили из консерватории за организацию первого в Минске рок-концерта?
– Тогда мы успели сыграть всего одну песню. Потом на сцену вышел человек и сказал, что по техническим причинам концерт не может быть продолжен. Обрубили меня очень сильно, я ведь на именной стипендии учился. Но впервые за историю на защиту поднялся весь курс, и меня восстановили. Было одно условие: оставить рок, и я его выполнил. Сначала окончил консерваторию как пианист, потом отслужил в армии, поработал в театре и поступил второй раз – на композицию. Окончил аспирантуру, писал серьезные вещи – симфонии, балеты.

Насколько я понимаю, группа «Пане-браце», с которой вы играли рок, распалась?
– Да, она просуществовала три года. Очень хорошая была по тем временам группа. Сейчас гитарист наш заведует кафедрой в университете культуры, клавишник работает у Финберга в оркестре. Выступали мы в клубе кирпичного завода. Столько желающих было послушать, что туда невозможно было попасть. И этим пользовались спекулянты – скупали билеты, поднимали цену на пять копеек, так зарабатывали себе на карманные расходы. Зал вмещал человек триста, и всегда было битком – стояли, как селедки. Поэтому на субботу-воскресенье все стулья выносили. Когда на улице было холодно, конденсат по стенам стекал струйками.

Как удавалось для такой большой аудитории исполнять запрещенную музыку?
– Шли на всякие хитрости. В первом отделении должны были звучать патриотические песни – мы исполняли белорусские народные. «Пане-браце», кстати, это ведь оттуда и пошло. «Ой, паедзем, пане-браце, у лес па маліну…» Я много писал русских текстов на английские песни «Beatles», «Rolling Stones». Даже Юрий Антонов (он тогда руководил ансамблем «Тоника», который аккомпанировал Вуячичу), когда приезжал в Минск, предлагал работать вместе. Но не вышло. Наверное, потому что я тогда слишком молодой был, и мне это было не нужно.

Где вы жили в Гродно?
– Возле железнодорожного вокзала, сейчас это улица Волковича, а раньше называлась Северная. У нас там был частный домик, но он не сохранился. Снесли в 1968 году, а нам взамен выделили квартиру. А сколько воспоминаний с ним связано… Мы с отцом там машину сконструировали. Он был мастер на все руки, съездил в Минск, купил двигатель от мотоцикла. Сделали кузов из толстой фанеры, маленькие колеса от «инвалидки»: спереди два, сзади – одно. И поехали в ГАИ номера получать. Нужно было развернуться, а заднего хода нет. Отец вылезает из машины, берет автомобиль за «хвост», разворачивает. Все смеются, конечно. Но номер нам все-таки выдали.

А какой, помните?
– 6000ВМ – такое не забывается.

По профессии отец был портным?
– Да, сам он из-под Индуры, из большой семьи – семеро сыновей, две дочери. В Гродно пошел подмастерьем к портному, это было на улице Телеграфной. У него здорово получалось, и по тем временам ему даже разрешили взять патент и работать дома. Правда, все было не так просто: существовали ограничения на количество сшитых в месяц платьев, рубашек, брюк. Даже с проверками приходили, хотя у отца было много клиентов из числа больших начальников. Зато когда я поступил в консерваторию, был франтом. Он шил ситцевые рубашки в цветочек, тогда как раз в моде были хиппи. В продаже таких, конечно, не было. А одно время работал костюмером в драмтеатре. Но я тогда совсем маленький был. И на меня театр произвел большое впечатление: там я впервые увидел искусственный камин. Кто знает, может, это и как-то повлияло на то, что я пишу музыку для спектаклей.

И кинофильмов.
– Да, на выходе кинолента «На спине у черного кота», ее снимает «Беларусьфильм». Это история про двух стариков, которые живут в деревне. Одному из них повезло: он выиграл в «Спортлото» большую сумму. Друг его никогда не был в Минске, он решил устроить ему праздник и взял с собой. Шикарные гостиницы, перипетии всякие. Даже Киркоров участвует мимоходом. Таксисты на вокзале смотрят на героев с недоумением: мол, что за деревенщина. И тут подкатывает шикарный белый лимузин, из него выходит Киркоров, машет им ручкой и удаляется. В общем, они договариваются, и их катают на лимузине. А все деньги в итоге отдают женщине, у которой тяжело болен ребенок. Такой добрый фильм.

Как на качество белорусской эстрады повлияло то, что им отдали большую часть эфира радиостанций?
– Думаю, отрицательно. Я понимаю: иногда нужна фоновая музыка, чтобы она просто звучала. Но когда создали тепличные условия, получили то, что имеем. Наша эстрада очень отстает по сравнению с тем, что делается в России, на Украине. У нас прижился простенький попсовый вариант. Более или менее серьезную, интересную музыку никто не пишет.

Серьезную – это какую?
– Ну, нет у нас исполнителей вроде «Deep Purple» или «Led Zeppelin».

Вы никогда не хотели вернуться в Гродно?
– Здесь главную роль сыграла специфика композиторской работы. Она, конечно, больше востребована в столице. Я стараюсь бывать в Гродно. Люблю старые улочки, Замковую гору, где мы когда-то собирались. Помню окрестности Августовского канала. Там была заброшенная хата, мы ее разрисовали всю и собирались с гитарами, ночевали там, ловили рыбу.