Соседи

Вытянулись и окрепли липы, акации, клёны, берёзы, которые когда-то весной посадили новосёлы. Собирали по рублю, заказали машину, за саженцами ездили в питомник. За эти годы кто-то успел развестись, заново жениться. Соседи старятся, умирают, переезжают, но первых жильцов, старожилов, по-прежнему много.

По понятным причинам многие фамилии соседей не назову, они не вымышленные литературные персонажи, никого не хочется обидеть.

***

«Пани Ядвига» — так обращались соседи к высокой старухе, когда та следовала от первого подъезда к одинокому столику под старую грушу. Мой слух чуть резало непривычное «пани». Наша семья переехала в Гродно из Молодечно, помню, мама так величала свою давнюю подругу — «пани Зося».

Оказалось, под строительство нашего дома ушли добротные постройки частного сектора, жителям выделили квартиры на первом и пятом этажах. Знали они друг друга давно, держались вместе, чувствовали себя в новом дворе завсегдатаями. Пани Ядвига с высоты своего роста смотрела на новых жильцов чуть надменно, и казалась мне барыней. Неудивительно, что её сын вскоре установил этот одинокий столик с лавками специально для пожилой матери. Пусть сидит тёплыми вечерами под родной грушей, вспоминает с подругами былую жизнь, навсегда утерянную собственность — одноэтажные домики, сады, огородики, сараи с курочками.

***

В нашем подъезде старорежимных старух не было, заселилось четыре офицерские семьи. Тон общей коммуналки задавала подвижная Лена Ивановна. Дверь её квартиры никогда не закрывалась, каждый раз, когда что-то затевала сварить, ей не хватало то луковицы, то морковки, то щепоти соли. Она бросалась звонить по соседним квартирам, одолжала недостающий стаканчик крупы, подсолнечного масла. Кто-то злословил — уже можно и до магазина добежать.

Позже выяснилось, что она и не Лена, а Лейза и не Ивановна, а Идрисовна — татарка из-под Казани, хорошая портниха-надомница, выдумщица со вкусом, попасть к ней было сложно. Гонорары за свои труды брала высокие. Список заказчиц её был ограничен, но какими-то путаными ходами-путями, через проверенных постоянных клиенток, просачивались вдруг врач-протезист с безнадёжно полной фигурой или «нестандартная», как засушенная вобла, строгая судья.

Муж Лейзы, Шамиль, был человеком мастеровым, золотые руки, в звании капитана вышел на пенсию,  но продолжил работать на гражданке связистом. Как-то один наш знакомый, заядлый рыбак, отдал за ненадобностью старый ящик благородного дерева. На нём он подолгу сиживал на берегу реки — та его сторона совсем прогнила, лак сошёл. Оказалось, что стали мы владельцами ящика от антикварного французского граммофона, в придачу к нему рыбак отдал кучу разного металлического хлама. Шамиль посмотрел на ржавые детали, глаз его загорелся, взялся реставрировать редкий фонограф. И заиграл патефон, только родная ручка давно потерялась, мастер поставил новую.

С годами Лейза изменилась, вспомнила, что она мусульманка, из светской дамы легко превратилась в настоящую восточную женщину, переоделась в длинные одежды, повязала на голове узлом тяжёлый платок, стала самостоятельно читать священную книгу Коран. Для вечерней молитвы лежал в углу кухни маленький коврик, смотрела в сторону востока и совершала вечерний намаз. Лена-портниха была помешана на диетах, правильном питании, специальной гимнастике, зелёных травяных салатах и узких укороченных брючках. Однажды принесла мне крышку от коробки с тортом.

— Прочитай, мелкий шрифт, есть ли в креме коньяк, нам нельзя, — строго велела мне.

— О чём ты, одни «Е», какой алкоголь, это не домашний торт, иди и спокойно пей чай с тортом, — успокоила соседку. А теперь думаю, может, в той рецептуре и были «градусы», мне ничего не стоило прочитать.

Похоронили Лейзу Идрисовну по-восточному обряду в тот же день, тихо снесли на носилках. Об этом узнала только на следующий день. Открою шкаф, что ни возьму, почти все пошито её руками — костюмы, юбки, платья, брюки, не говоря о разной мелочёвке, не сложном ремонте, что-то подшить, укоротить, подстрочить. Лена, мне так тебя не хватает…

***

Соседку звали Константиновна, имени её и не вспомню, жена бывшего председателя колхоза. Муж вышел на пенсию, семья переехала в город. Квартира высоко под крышей, а в крови жива тяга к земле. Ещё снег не сошёл, а Константиновна уже хлопочет под окнами на клумбах в палисаднике, место затенённое, не всякий цветок вырастет без прямых солнечных лучей, но только не у Константиновны. Первыми у бордюров зацветали синими, фиолетовыми, бордовыми глазками примулы с сочными зелёными листами, следом шли яркие семейки алых и жёлтых тюльпанов, нежные нарциссы, ландыши. В мае за одну влажную ночь распускался куст душной турецкой сирени, за ним благоухал жасмин, прижилась новомодная гортензия. Длинные ветви плетистой красной розы подпирала опора из деревянного штакетника.

Последние годы она болела, не выходила из дома к своему благоуханному палисаднику, но разбитые её неутомимыми руками цветочные клумбы и кусты по-прежнему живописно расцветают по весне всеми красками.

***

К пятому классу мой младший сын совершенно отбился от рук. Бабушка жила далеко, некому было присмотреть за ним. В соседнем подъезде живёт учительница математики Мария Михайловна, человек невероятной доброты, светлая, отзывчивая душа, улыбчивое лицо и голубые лучистые глаза. Её питерские внучки Оля и Таня каждое лето приезжали к бабушке, играли в песочнице и дружили с моим сыном. Он всё время их подбивал на приключения. Правильная Оля не поддавалась его бандитскому обаянию, а вот ровесница Таня бежала за ним.

Начались осенние дожди, а мой пострел не дома сидит, а на улицу. Пошла я за помощью к Марии Михайловне, тогда она уже вышла на пенсию, так и так, приглядите за сыном, буду платить как за репетиторство.

— Господь с тобой, пусть приходит, и мне веселей, — согласилась соседка.

Вечером сына не вытянуть от Марии Михайловны, нашла она к моему двоечнику подход, мягко корила:

— Серёженька, а почему у тебя дневник не заполнен? Что тебе задали по математике, по литературе? Я же почти твоя бабушка, мои внучки далеко, а ты рядом, будь умницей, завтра исправишься.

И мой закоренелый балбес стыдился её ласкового голоса, краснел, пыхтел, назавтра приходил к бабушке с заполненным дневником, рассказывал про школу. Они сидели на диване, читали детские книжки, так вместе коротали осенние вечера. Ближе к весне положение с отметками в дневнике выровнялось, сын по предметам подтянулся, с удовольствием бежал в квартиру к профессору В. П. Верхосю, мне с восторгом рассказывал про книги из профессорской библиотеки. Владимир Павлович просвещал его по истории, говорил про Ленина.

— Мам, мам, знаешь, сколько книг написал Ленин — больше пятидесяти, у профессора целый шкаф…

В пятом классе у сына произошёл перелом, он сильно увлёкся чтением, стал читать всё подряд, больше всего ему нравились книги по географии, о путешествиях и пиратах.

— Слава богу, — говорила мне Мария Михайловна, — он начитанный мальчик, честный, не врёт.

***

Круглолицая, розовощёкая, пышущая здоровьем и оптимизмом девочка Полина, внучка и дочь врачей, росла в семье единственным ребёнком, исключительно домашнее воспитание. В детский садик родители её не водили, оберегали и опекали, даже прививки, как всем детям, принципиально не сделали. По рекомендации к ней была приставлена нянька, та с удовольствием закармливала её блинчиками и пирожками, до обеда выгуливала — ребёнку полезна активная прогулка на свежем воздухе. Вечером девочка выходила на часок во двор, осторожно знакомилась с «аборигенами», робко стояла в сторонке. К ужину мама звала её с балкона, на иностранный манер неслось:

— Поли́н, Поли́н!

Девочка послушно скрывалась в тёмном подъезде.

Однажды меня остановила нянька Полины. Тёплый апрель, играло полуденное солнце, отражаясь в лужах, у девочки на лбу густо выступили яркие веснушки и мелкая испарина. Парочка устало плелась, странно было видеть их, выходящими из троллейбуса. Спросила, а куда они постоянно ездят гулять.

— На кладбище, — бесхитростно ответила мне нянька. — Едем через весь город, ребёнку интересно сидеть у окна, выходим на Космонавтов. На кладбище хорошо, зелень, цветы, птицы поют, тишина… Там у меня дочь лежит.

Вечером на площадке спросила у мамы Полины:

— Галя, знаешь, где гуляет твоя дочка с нянькой?

— Где-то в парке, в центре, ребёнку полезен воздух, а что? – удивилась Галина.

— Ну-ну, а ты поинтересуйся у няни, её любимое место — городское кладбище…

Прогулки на кладбище прекратились. Скоро Полина пошла в школу, навёрстывала упущенное общение с ровесниками, отлично училась, в одиннадцатом классе уехала по обмену на весь год в Америку, жила в семье, после школы поступила в Минский лингвистический университет. Но знаний по английскому языку ей показалось мало, перевелась в БГУ на китайское отделение, каждый год отправлялась на практику в Китай.

— Разговаривает с китайскими друзьями на каком-то птичьем языке, и всё у неё так легко получается, — делилась много лет спустя Галина, к тому времени они съехали из старой квартиры, сделали обмен с родителями.

Полина — профессиональный переводчик, вышла замуж за серба, живёт с семьёй в пригороде Белграда, воспитывает четверых детей.

***

В первом подъезде жила молодая семья — мама, папа, мальчик Женя шести лет. Мама Рая была маленького роста, черноволосая, а папа худощавый, высокий спортсмен. В то лето мальчик всё время подходил ко мне, заглядывал в коляску, вежливо интересовался.

— А кто у вас, сын или дочка? У меня тоже скоро будет братик.

Не знаю, почему Женя был так уверен, в 80-х годах УЗИ не было, пол ребёнка определяли по народным приметам. Мальчик был начитанный, воспитанный, знал наизусть все столицы мира.

— Вы лучше спросите меня столицы стран Латинской Америки или Африки, про Европу легко, — Женя вежливо приглашал меня поиграть с ним.

Женя действительно знал все столицы миры. Осенью мама Рая попала в роддом, у неё осложнилась сердечная болезнь, домой из роддома вернулся только новорождённый.

— Васькой назвали, — грустно сказал мне при встрече Женя, сердце моё сжалось от нестерпимой боли.

Младшего брата скоро забрали к бабушке в деревню под Волковыск. Васька так и остался там жить, пошёл в школу. Растерянный папа быстро женился на воспитательнице Жени из детского сада. Началась у вдовца весёлая жизнь, в квартире поздние посиделки, громкая музыка, такси вечерами развозило гостей. Соседи рассказывали, как несколько раз старенькие родители Раи приезжали в Гродно на могилу дочери, дорога для них дальняя, жили они под Слуцком, заранее звонили зятю, договаривались о встрече. Допотопный «запорожец» оставляли во дворе, а квартира зятя — на замке. Ходили старики по квартирам, звонили в двери, спрашивали про зятя. Так и уезжали с горькой обидой и разбитым сердцем, не повидали родных внуков. Понятно было — всем заправляет молодая мачеха с прозрачными холодными глазами. Через несколько лет у Жени родилась сестра, многодетный отец получил от завода четырёхкомнатную квартиру, семья переехала в новый дом.

Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба умного мальчика, который знал все столицы мира. Сейчас ему 43 года.

***

В первом подъезде живёт ныне здравствующий профессор литературы А. М. Петкевич. Мы дружны, перезваниваемся, встречаемся, обсуждаем последние новости литературы. Он нещадно ругает меня, что растрачиваю себя на публицистику. Ну, такой уж характер, вечно попаду в какую-нибудь историю.

Несмотря на солидный возраст, у профессора и сегодня быстрый лёгкий шаг, отличная память и завидная работоспособность. Помню, как много лет назад в очереди на почте заглянула ему через плечо, чего это сосед так долго возиться. Профессор заполнял квитанции на годовые подписки газет и литературных журналов. Удивилась количеству адресов белорусских, польских, московских, украинских изданий, его кругозору, жадности к чтению современной литературы. Кончено, он и сорок лет назад пользовался услугами городской библиотеки и остаётся до нынешней поры её другом, но десятки наименований литизданий шли на его домашний адрес.

Сейчас профессор занят личным архивом, сортирует многолетнюю переписку с известными писателями, готовит документы для передачи в фонды музеев. Его небольшая квартира вся уставлена книжными шкафами, есть в его коллекции и раритетные издания, которые собирал всю жизнь. Несколько лет назад мы вместе ездили в Остринскую школу имени Алоизы Пашкевич (Тётки). Была свидетельницей, как Алексей Михайлович сделал бесценный дар школьному музею — передал на хранение прижизненные издания писательницы.

***

Одиноко жила покойная Нина Гавриловна Морякина. Участница войны, отдала всю жизнь библиотечному делу. Заведовала до 1978 года нынешним юношеским филиалом областной библиотеки на улице Ожешко. Энергичная дама с характером, волосы с проседью слегка подкрашены бронзовой хной, держалась ото всех особняком, вела замкнутый, почти аскетический образ жизни. Меня Нина Гавриловна почему-то привечала, хвалила моих мальчишек, мы обменивались книгами из своих домашних библиотек, вели светские беседы. Зазывала в гости, где мы пили с ней мятный чай. В Минске жил её единственный сын Игорь с семьёй, каждый год свой отпуск проводил у матери. Не знаю, что и как, но с невесткой у свекрови отношения не сложились.

Игорь любил приезжать в Гродно, каждый раз один, встречался с одноклассниками, выбирался порыбачить. В летний месяц соседка расцветала, гордилась сыном, закупала на рынке много продуктов.

— Ах, чего там жмотничать, гуляем, сегодня всю пенсию выложила, — делилась со мной усталая, но счастливая Нина Гавриловна, в руках полные авоськи, спрашивала про новые рецепты.

Неожиданно в пятьдесят лет умирает Игорь, смерть сына подкосила несчастную мать. Соседки поговаривали, что суровая свекровь сломалась, переступила через себя, решила помириться с невесткой, просила её прописать на своей жилплощади внука. Невестка наотрез отказалась, внук один раз появился, но матери не перечил. От горя Нина Гавриловна слегла, в одночасье голова её побелела, сослуживицы изредка навещали, и через полгода она умерла.

История её квартиры — тёмная. Какой-то ушлый жучок из коммунальной службы что-то подписал, крутанул документы, присвоил себе квадратные метры, уволился, потом его привлекли за самодеятельность, и пошла гулять квартира по рукам. Кто сейчас собственник, соседи толком не знают.

Боевые награды вместе с домашним архивом, старыми фотографиями  ветерана войны долго лежали сваленными у мусоропровода, ветер равнодушно трепал листы чужих писем.

Дом наш по-своему любопытен: в нём живёт университетская профессура, врачи, военные, сотрудники МЧС, нотариусы, строители, аудиторы, журналисты, учителя, бизнесмены.

В нашем подъезде жил профессор ГрГУ В. Никитевич, его дело теперь продолжает сын Алексей Никитевич, профессор, доктор наук. Историк, профессор, доктор наук В. П. Верхось много лет разыскивал следы пограничников, погибших во время Великой Отечественной войны, публиковал статьи, книги. Вдова Мария Михайловна передала мне целую папку его рукописей, не знаю, когда только ими займусь. В том же подъезде жил Владимир Караник, нынешний министр здравоохранения, в 1980 году пошёл из нашего дома в обыкновенную школу № 16. Одинокому профессору философии Г. А. Ганусевичу в следующем году исполняется 90 лет.

Историй много, у каждого человека своя судьба, полная драматических страниц. За закрытые двери редко пускают праздных посторонних. Порой одни соседи знают непарадную сторону жизни…