Хранители городских историй и гродненского фольклора, люди преклонного возраста, помнят Гродно другим, старожилам есть что рассказать, но с каждым годом их становится всё меньше.
Хранители городских историй и гродненского фольклора, люди преклонного возраста, помнят Гродно другим, старожилам есть что рассказать, но с каждым годом их становится всё меньше.
Фотоателье на Соборной улице
— До войны на каком языке говорили в Гродно?
— На польском, на еврейском и па-просту.
— Па-просту, — переспрашиваю, — на трасянке?
— Так.
Даже акцент у моего собеседника особенный — распевный, в нём угадывается влияние западного диалекта с польско-еврейскими нотками, но так когда-то говорили жители нашего города. А. М. Песняк родился 1 июля 1926 года, коренной гродненец, участник войны, вполне жизнерадостен, бодр, улыбчив, разговорчив, опирается на трость — с войны ранена нога.
Каждому гродненцу знакомо угловое здание, один фасад двухэтажного дома выходит на Виленскую улицу, другой — на Большую Троицкую. Сейчас здесь приёмный пункт химчистки и стирки белья, офисы.
Семья Песняк до войны владела домом № 6, постройка 1888 года. На первом этаже когда-то был ресторан, остальное сдавалось в аренду. Семья Анатолия Михайловича занимала несколько комнат.
Сохранилась старинная фотография деда Венедикта Песняка, внизу фотоснимка конца ХIХ века можно прочитать «KARASIK Z. J. Grodnie». Фотоателье почётного гражданина города Зельмана Карасика работало на Соборной улице в доме Каплана (современная Советская улица, магазин «Оптика»).
Свадебная фотография родителей — без даты, скорее всего, снимок сделан до 1914 года, до Первой мировой войны, так как на обороте есть оттиск на паспарту, где перечислены все награды известного гродненского фотографа Лейбы Мойшевича Гельгора до 1912 года: «Перстень с государственным гербом, украшенный бриллиантом, подарок его величества Николая Александровича II, 1912 год. Личная благодарность Е. И. В. великого князя Владимира Александровича, 1903 год. Запонки с инициалами, украшенные сапфирами, подарок Е. И. В. великого князя Димитрия Павловича, 1912 год. За усердие серебряная медаль на Станиславской ленте, 1908 год. Почётный диплом и большая золотая медаль на Брюссельской выставке, 1905 год. Серебряная медаль, 1911 год. Похвальный лист на Двинской выставке, 1903 год».
Оттиски на паспарту выполнялись декоративным шрифтом, обрамлялись стилизованными рамочками и вензелями, но и несли информацию. «Л. М. Гельгор. Специальность: увеличение портретов до натуральной величины. Изготовление брош, запонок, жетонов, брелоков, булавок с изображением желаемого лица. Действительный член Российского фотографического общества в Москве. Гродна, Соборная площадь, д. Курляндского, тел. 224».
Запах свежего хлеба стоял неделю
— У отца была постоянная клиентура. Мама вышла замуж в семнадцать лет. Ножка у неё маленькая, папа делал для неё обувь из лучшей кожи. Жила за ним как у бога за пазухой, родила шестерых, занималась домом, — вспоминает старожил.
У него отличная память на фамилии, имена, события восьмидесятилетней давности.
— Мои родители были православными, но наш дом находился в еврейском квартале, на современной Советской улице, вся Большая Троицкая (Переца) — сплошь еврейские магазины. Мама брала меня с собой, когда шла за продуктами. В магазине Пика продавались фрукты — бананы, апельсины, мандарины. Довоенный Гродно был вполне европейским городом. Биргер на улице Переца в своей пекарне выпекал подовые хлеба по 10, 12 килограммов на капустном листе, на дубовом, пудовые хлеба по 16 кило. Всю неделю хлеб не черствел. А какой стоял запах! На всю улицу! В субботу, шабат, все магазины закрыты…
Только на довоенной улице Переца было несколько пекарен — булочная Лапина, тётя Пэся держала пекарню возле синагоги… У Пандры под домом был ледник, где хранились сливочное масло, свежие молочные продукты. Она продавала их в своём магазинчике (угол Виленской, сейчас на том месте здание банка «Москва — Минск»).
Не знали, что такое больница
В городе межвоенного периода, до 1939 года, мирно сосуществовали гродненцы разной культуры, вероисповедания, социального статуса. В городском парке (ныне Жилибера) играл духовой оркестр, в театре шли спектакли, были кинотеатры.
— В здании современного загса на Виленской, 1 работала турецкая кухня. Ах, какая вкусная выпечка, пирожки с яблочной начинкой, пончики! — восклицает Анатолий Михайлович. — В доме напротив (Виленская, 2) у конкурентов-македонцев витрины магазина были заставлены халвой, шоколадом, сладостями…
Были богатые евреи, их дети учились в Польше, Германии, Франции, были и попроще. С ними можно было дружить. Зайдёшь в магазин к открытию (конфета «Пчулка» стоила 3 гроша, а у меня 2 гроша), хозяин крамы ни за что не отпустит: как же — первый покупатель, даст скидку, только бы день был для торговли удачным…
Роды принимались на дому, не знали, что такое больница… Отец как-то располосовал на работе левую руку, к нам приезжал врач Найман на своей машине, зашил в лучшем виде.
Гродно — город ремесленников
— Мы всё друг про друга знали: люди в центре жили плотно, почти тесно, каждый день виделись на улицах, узнавали, у кого кто родился, крестился, заболел, умер… Доброжелательно относились к евреям: они умели торговать, цены снижали, бедным отпускали в кредит — записывали в книжечку. Хорошо помню застройки на Базарной площади, ещё застал рынок, дворец Радзивиллов. Гродно — город ремесленников, гончаров, кузнецов. А какие были часовщики! На площади стояли механические мастерские, кузни, там чинили авто, лудили посуду.
На Большой Троицкой, 2, рядом с домом Песняк, было ремесленное училище Элизара Брегмана, где учились дети от 7 до 14 лет из бедных семей. Была там и школа Талмуд-Тора, в просторечии «школа далматория».
Шили сапоги для солдат вермахта и попали в гестапо
С приходом немцев всё изменилось: поставили шлагбаум у дома Песняк на Виленской — обозначили границы гетто, а семью выселили на Переселку.
Надо было выживать, Анатолий подростком работал с братом на обувной фабрике немца Шпителя из Кёнигсберга (современная улица Ленина, 5, здание бывшей швейной фабрики «Элод»). Переводчиком служил польский сержант Домич. Фабрикант приезжал раз в месяц, зарплату выдавал его управляющий немец Вайс. Надо отдать должное — рабочих кормили бесплатными обедами, трудились пять дней в неделю, в субботу — полдня. Число рабочих на фабрике доходило до 1000 человек. Шили зимние кожано-войлочные сапоги для солдат вермахта, похожие на валенки. Крепкая кожаная подошва подбита гвоздиками, спереди и сзади — кожаные подковы. Анатолий вырезал подмётки.
После смены управляющий выстраивал рабочих перед проходной и проверял, не воруют ли кожевенное сырьё. Однажды под новый 1942 год Анатолию подбросили ворованную кожу. Братьев схватили и отвели на допрос в гестапо (Городничанская улица, 20, бывший ресторан).
— Плёткой нас бил полицай, в прошлом советский капитан, перешёл к немцам, бил быковцами… Не знаете, что такое быковцы? — переспрашивает меня с удивлением и поясняет: — Плётка из быка, вырезается половой орган животного, по специальной технологии высушивается, потом на него наплетают кожаные ремешки. После такой плети на теле не остаётся следов, а всё внутри отбили… В гестапо держали три дня, били с немецкой аккуратностью три раза в день, спрашивали, кто на фабрике ворует. Отпустили в начале января 1942 года. Дали отлежаться дома, мать нам примочки разные делала, а что мы — подшпарки, мне пятнадцать лет. Всё тело болело, температура поднялась высокая. На фабрике нас потом перед всеми рабочими вывели, чтобы мы рассказали: так будет с каждым, кто ворует.
Не дала погибнуть святая Агата
После освобождения Гродно Анатолия Михайловича мобилизовали в армию в июле 1944 года. Сначала направили в лётное училище, но в Минске отсортировали — засомневались в биографии, ведь всю войну находился на оккупированной территории. Направили в Сибирь, где он окончил танковое училище.
— У меня было семь классов польской школы, потом ещё два класса при «советах», а у моего командира только 6 классов, меня считали образованным.
А. М. Песняк дошёл до Кёнигсберга в должности командира танка, закончил войну младшим лейтенантом, награждён боевыми орденами, был несколько раз ранен.
Показывает старый бумажник — весь потёрт, но сохранился.
— Пошили девчата на немецкой фабрике Шпителя. Уходил на фронт, мама положила мне в бумажник кусочек хлебца, освящённый святой Агатой, до сих пор храню, мой талисман. Может, святая Агата и защитила, не дала погибнуть.
У старожила мокрые глаза, дрожит голос. Кусочек хлебца давно высох, превратился в камень — напоминание о прошлом.
…Вот стены домов — они стоят, старина кое-где сохранилась. Неман течёт как и сто лет назад, то же небо над головой. Но всё вокруг изменилось. Время изменилось, оно неумолимо и бесстрастно. Записать бы весёлые и грустные рассказы последних свидетелей уходящего Гродно, чтобы безвозвратно не исчезла эпоха, как и не было ничего, — записать с именами и фамилиями, прежними названиями улиц и переулков, городскими байками и легендами, хлебными запахами пекарен, звуками будней, контурами крыш, неповторимым колоритом…