На полпроцента напряжённая красавица, не носящая нижнего белья, живет в старом доме посреди полей и лесов с кряжистым испанским поэтом, годящимся ей в отцы. Красавица хозяйничает, поэту не пишется, в остальном вроде бы всё хорошо, но полпроцента скоро дадут о себе знать.
Режиссёр — Даррен Аронофски
В ролях: Дженнифер Лоуренс, Хавьер Бардем, Эд Харрис, Мишель Пфайффер, Донал Глисон, Брин Глисон, Кристен Уиг
На полпроцента напряжённая красавица, не носящая нижнего белья, живет в старом доме посреди полей и лесов с кряжистым испанским поэтом, годящимся ей в отцы. Красавица хозяйничает, поэту не пишется, в остальном вроде бы всё хорошо, но полпроцента скоро дадут о себе знать.
Режиссёр Аронофски, успевший побывать и модной звездой, и создателем визионерской мути, и обладателем Каннского льва, и постановщиком блокбастера, а главное, вынашивавший свои надрывные, но красивые фильмы порой по 5–10 лет, на этот раз тоже отличился: написал сценарий за пять дней (это очень, очень быстро). Фабула действительно уложится в пару фраз: жили-были, а тут гости, а вот и не ждали, а в доме мистика, а смешались в кучу кони-люди.
Но даже если брать передний план, в частности заполняющий собой первый час, тут уже есть о чём поговорить. Камера следует за Лоуренс почти как за Рурком в «Рестлере» 10 лет назад, но если там делали так ради псевдодокументальности, здесь — ради тактильности, осязаемости, напряжённости, чему способствует и выкрученный в гулкость звук при неслышном саундтреке. Девушку почти можно потрогать, шершавые стены царапают щёки, в доме три тысячи досок, и все они скрипят, раз в пять минут что-нибудь пронзительно звенит или с грохотом падает на пол. Каждое появление незваных гостей тоже обставлено практически как приступ мигрени пополам с тревожным расстройством. В общем, базовая оболочка, набей её хоть традиционным хоррором, у «мамы!» вполне достойная, хоть и не тягаться ей с классикой вроде Полански.
Но есть и другие нюансы, первый из которых — в названии. Аронофски настаивает на таком написании: со строчной, с восклицанием — то ли испуганное «ой, мама!», то ли снисходительное «ну что ж вы, мама!», но при чём тут вообще мама, понятно будет не сразу. Конечно, человек, снявший когда-то полёт голого Хью Джекмана с волосатым деревом в большом пузыре сквозь космос, счёл бы ужасно скучным снимать банальную пугалку или даже небанальную драму про отношения. Поэтому к середине, когда дом уже практически оживёт, а действующие лица немного схлестнутся, действие за считанные секунды вколет себе адреналина и ещё какой-то дряни — и понесётся галопом, чтобы охватить приблизительно все острые темы на планете, включая глобальное потепление, братоубийство и (само-)критику.
Насколько получилось высказаться — вопрос отдельный, и здесь, наверное, важно всем заинтересованным, начиная со зрителей, сойтись на том, что пинать режиссёра в любом случае не надо. Он и так в страшно уязвимой позиции, впервые вещая не с высокой табуретки, снобски закидывая шарфик на плечо, а смиренно спустившись и протягивая своё окровавленное сердце, точно героиня на официальном постере. И если наиболее центральная мысль фильма по итогам остаётся довольно понятной, но слегка разочаровывающей, несмотря на задорный эпизод с трапезой, то вот тему материнства и сопутствующей женской доли получилось раскрыть очень жёстко и убедительно. Аронофски не играется в феминизм любой волны и в целом никого не осуждает, но гипертрофирует череду базовых ситуаций так, что любой человек усреднённого воспитания будет испытывать в кинозале некоторую толику стыда: то ли за человечество, то ли вообще за природу с её порядками. Линия с беременностью подаётся — в рамках этого смещённого, абсурдистского мира — достаточно в лобовую, и потому так дискомфортно, особенно мужчинам, осознавать, что значит родить, какая это тяжёлая, невыносимая, изначальная жуть и какая лютая борьба, которую развитие медицины облегчает хорошо если наполовину, потому что большинство проблем там вовсе не физиологические.
Уже этого достаточно, чтобы рекомендовать высидеть этот непростой, но завораживающий фильм всем, независимо от пола. Но здесь есть и бешеный финал, минут 30–40 непрерывного действия; и великолепнейший Бардем, который от уютных мужеских рук-лопат может перейти к колючему демонизму за секунду; и умеренно находчивые визуальные рифмы, очевидность которых (овальное пятно крови в щели на дощатом полу, ага) не отменяет их брутальный эффект. И даже Лоуренс, рано перехваленная «Оскарами» актриса с двумя выражениями лица, «напряжённое недоумение» и «напряжённое недовольство», здесь удивительно хороша — не исключено, потому, что угодила в процессе в серьёзный роман с режиссёром, а любить оно вообще полезно для любого дела.
От «мамы!» остаётся послевкусие примерно как от небезызвестного сериала-технотриллера «Чёрное зеркало»: мрачно, резко, всеобъемлюще, ни пяди земли не уступать иронии, местами профетически и не оторваться, местами в молоко, дурновкусно и банально, местами снова не оторваться. Аронофски всегда брал (или пытался брать) картинкой, но настал момент, когда её оказалось мало, и потому он истерически ездит бульдозером по вашей голове, вываливая ворох идей из прошлых и, кажется, будущих своих фильмов, пытаясь успеть всё и сразу. Сработает или нет, каждый сможет судить только сам: например, здешняя фраза «Ты любил не меня, а мою любовь» у кого-то вызовет весёлую истерику, а у кого-то решительное понимание.
Но за одну уже сцену, где случайные мимокрокодилы — адепты мимолётных развлечений крошат в осколки символ вдохновения (читай: музу), несбалансированного творца в шарфике можно если не простить, то хотя бы понять. Его диковинная зверушка цапает человека за пятку не потому, что бешеная, а потому, что человек вот-вот с обрыва ухнет, — и винить ли её за оскал?
Фильм можно увидеть в гродненских кинотеатрах. Расписание сеансов — в нашей афише.
Читайте также: полный список обзоров