Немцы обстреливали дорогу, а люди прыгали в рожь
Пока я была в аптеке, увезли папу. Мама с кем-то из соседей вытащила наши узлы с постелью, одеждой, приданым (рушники, полотно, скатерти). Кто-то помог перенести их на другую сторону улицы Ожешко — в уголок около моста. Там были уже всякие клумки, баулы соседей. Потом, уже без нас, наши и соседские вещи перенесли в подвал дома, где сейчас находится клуб шахматистов.
Мама взяла большой чемодан, я — маленький, и вместе с братиком (ему восемь с половиной) через парк, Северную улицу, деревню Кульбаки пошли к дальним родственникам папы, Панасюкам, в деревню Русота-Заболоть. До войны мы у них покупали картофель, молоко. За зоопарком тогда домиков и усадеб не было. Справа от дороги — луга, слева — ржаное поле. Нас обгоняли молодые евреи на велосипедах, позади которых были укреплены какие-то пожитки. А немецкие самолёты из пулеметов обстреливали их и всю «движущуюся» дорогу. Мы прыгали в рожь, накрывались чемоданами.
Жили у Панасюков
Панасюки приютили нас и ещё две семьи. Хатка была очень старая, мы спали на соломе на полу. Помню, как ночью по нам ползали чёрные тараканы. Но главное, что нам дали кров и кормили.
У Панасюков было пять сыновей и две дочки. Кто-то был уже женат, кто-то (Адольф) попал к немцам в плен. Юзеф, который учился на ксендза, перед войной утонул в Немане. Старшая Маня была замужем за Чеславом, Чехом. Их домик стоит до сих пор по левую сторону дороги на Богушёвку — весь в сирени, напротив «водозабора». Там уже живут другие люди. А Маня с Чехом уехали в Польшу.
С семьёй остались самый старший сын Казимир (был женат), Эдик, Стах и моя ровесница Владя. Я и Владя зарабатывали «на хлеб» — пасли коров на лугах недалеко от деревни Каплицы. Так мы и жили у хлебосольного Панасюка (потом к нам присоединился папа).
Топили печку в домике на Городничанской и нашли оружие
Мама иногда ездила в город, и кто-то ей подсказал, что есть свободная квартира на Городничанской. Дом, о котором шла речь, стоял с левой стороны за офицерской столовой. Мы туда и въехали. С нашей семьёй была Люба Матыч — дочь бывшего царского офицера. Её родители пропали в годы революции, а Люба оказалась в детском доме под опекой православных монахинь. Затем детский дом переехал в Гродно.
Она много лет служила домработницей у богатых евреев. Их дом стоял на углу современных улиц Кирова и Калючинской. На этом месте частично находится кинотеатр «Гродно». Дом был трёхэтажный. Люба смотрела детей, готовила, убирала. «При поляках» если и покупала что-нибудь из одежды, то с умом и расчётом, стараясь быть элегантной.
Мы поселились в большой комнате около ванной. От прежних жильцов остались топчан-тахта, зеркало. Кто-то дал маме детскую кроватку, откуда-то появился стол. В сентябре-октябре похолодало, и мы стали топить печку в комнате чурками, которые лежали в большой ванной. Под ними нашли оружие — сабли и две винтовки. Видно, здесь жила семья работника госбезопасности или военного, которому пришлось спешно всё бросить. А вещи из квартиры уже кто-то унёс.
Мы очень испугались. Ведь через дорогу от нас размещался немецкий, возможно, полицейский штаб. А у нас — оружие. Поздно ночью мама с Любой выбросили сабли и винтовки в общественные туалеты во дворе. «Трофеи» сейчас лежат где-то под левой частью здания облисполкома.
Вскоре в нашем дворе немцы начали дрессировать собак. Всем жильцам сказали съехать в 24 часа. Мы оказались в новой частной квартире сестёр Стефановых на Босняцкой, 18. Родители договорились с хозяйками, и мы там жили до конца войны и в послевоенное время.
Как помогли беглому испанцу
В семь часов вечера гродненские улицы пустели, выходить из домов запрещалось. Я, бывало, сяду на подоконник, и мне хорошо видна наша улица и часть Ожешко. Прохожие — военные и штатские немцы, «испанские вояки» — невысокие, чернявые. В Гродно их встречалось много. Их привозили и отправляли «воевать». А воевать испанцы не хотели. В городе часто бегали за блондинками и на ломаном польском говорили вслед девчатам: «Ишпан тэж поляк».
Как-то я сидела на подоконнике (друзей нет, книг нет, школы нет — одиноко), и откуда ни возьмись испанец — совсем юноша (а мне двенадцать с половиной лет). Встал около окна, что-то лепетал, улыбался, посылал мне воздушные поцелуи. Потом достал конфеты. Я окошко приоткрыла и получила горсть сладостей.
Был и второй случай встречи с «вояками», ещё на Городничанской. Мама была на кухне. Со двора вбежал молоденький испанец и спрятался под Любину кровать. Их по городу собирали, чтобы отправить на фронт.
Юноша выполз из-под кровати, попросил чего-нибудь попить. Мама налила в чашку чая, дала кусочек хлеба. Он жестами и на своем языке, чуть не плача, объяснял, что воевать не хочет. Не хочет идти умирать. Что у него есть мама, отец, сестра — там, далеко. Оставил маме красивый чёрный деревянный крест с полосатой цветной ленточкой. Просил, чтобы мама за него молилась. Этот крест мама берегла, он до сих пор хранится в семье.
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 1: о заговорах лекаря, портрете Николая II и о том, как бежали от войны
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 2: когда бабушка в 12 лет училась шить, то заработала артрит
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 3: как знакомились, собирали приданое и делали свадьбу почти 100 лет назад
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 4: как богатый клиент хотел купить у портного ребёнка и как сватали бедную Маню за американца
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 5: как учили «Отче наш» под секретом, отдыхали и устраивали детей в школу
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 6: воспоминания Веры о том, как гуляли в лесу Секрет, играли в лотерею, а продукты покупали в долг
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 7: воспоминания Веры — как ходили «на овёс» в Zacisze, об учениках портного и начале войны
Картинки с улицы Босняцкой. Часть 8: воспоминания Веры о том, как прятались от бомб в подвалах, а машинист не услышал взрывы и погиб