Режиссер — Гильермо дель Торо
В ролях: Миа Васиковска, Джессика Честейн, Том Хиддлстон, Чарли Ханнэм, проклятый старый дом
Юная златовласка, мучимая призраком собственной матери, тем не менее любит преуспевающего отца, полна энергии и даже пытается пристроить издателю лично созданный готический роман. На дворе начало XX века, и делец недоумевает: отчего бы тебе, красавица, не написать… ну, хотя бы про любовь, зачем индустриальному времени привидения? Но девушка смущенно объясняет: призраки — лишь метафора.
Для Гильермо дель Торо призраки здесь — тоже метафора, причем основная, но и не только. Режиссер признался, что сам верит в духов и в детстве даже столкнулся с одним. Всё его творчество посвящено в первую очередь столкновению реальности с вымыслом и взаимопроникновению двух «культур». Мексиканец по происхождению, дель Торо сочетает испанский темперамент с пустынно-дикой верой в потустороннее. И оттого его картины неизменно страстны и фантасмагоричны, проникнуты чувствами и интересом к чуждому, инаковому, даже когда это студийный аттракцион про многометровых родичей Годзиллы («Тихоокеанский рубеж»), где все отметили небывалую поэтику взгляда на монстров.
Еще дель Торо известен любовью к фантастике и ужасам во всех проявлениях — и активной деятельностью по их воплощению на экранах. От работы над вселенной Средиземья Гильермо пришлось отказаться («Хоббита» поставил Джексон), к Лавкрафту всё никак не выходит подобраться, поэтому визионер реализовал еще одну давнюю мечту — написать что-нибудь истинно готическое в духе Мэри Шелли, Анны Рэдклиф или хотя бы нашего всё Эдгара По. И снять по тексту кино, конечно. Многие из этих безусловных влияний даже прямо проговариваются в сценарии, но «Багровый пик» серьезнее, чем глянцевое попурри.
Если в плане сюжета и обращения с персонажами даже классические образцы романа позволяли себе определенную лихость — взять хоть «Грозовой перевал», — то подвид готического романа отличают в первую очередь характерная атмосферность и наборы символов. И с символами в фильме все в порядке. Речь даже не об эстетике — хотя ее-то прежде прочего можно посчитать близкой к идеалу, безупречной, — а о наделенности смыслом многих объектов, и без того изящно отражающих дух эпохи.
Например, исполинский, но дышащий на ладан особняк для съемок был выстроен с нуля в натуральную величину, и режиссер сделал всё, чтобы представить дом как одно из главных действующих лиц: живой, обладающий характером, умирающий, но в агонии всё же дышащий — это даже прямо комментирует главный герой. Или восковые фоновалики Эдисона, предтечи виниловых пластинок, диалог с которых, доносящийся через медную трубу фонографа, может разрушить за минуту многое — словно стены Иерихона. Или дорогая, увесистая авторучка — то самое перо, которое, как известно, может разить (и разит) наповал в разных интересных значениях.
Буквально с первых минут безмятежная нью-йоркская атмосфера встряхивается первым из сонма привидений. Они здесь фактурные, особенные, напоминающие не бестелесные белые простынки, а, как и положено, неупокоенную жуть. Девочка боится отголоска родной матери, двухметровый сгусток кошмара, и неспроста: живым — живое, даже если мертвым неспокойно. Однажды таинственный новоиспеченный муж, статный брюнет с адским огнем в глазах и с такой же сестрой за плечом, привезет девушку в Англию, в обветшавшее родовое поместье, стоящее на залежах чавкающей красной глины, и призраки цвет сажи сменят на цвет крови. Оттенки красного, давшие название фильму и обогатившие визуальный ряд, — еще одна огромная сквозная метафора, как ни забавно, буквально интерпретирующая русскую (а изначально как раз английскую) идиому про красную нить. Когда на поместье обрушивается зима, невинный, непорочный снег понемногу окрашивается проступающей из глубин багровой кашицей — будто сама земля в этом месте кровоточит, оплакивая боль и ужас, навеки закованные в особняке, как травматичные воспоминания, стиснутые надорвавшимся сознанием.
Да, эти кадры превосходно исполнены технически — и одной только внешности фильму хватило бы для закрепления в каком-нибудь локальном пантеоне, настолько он эстетичен, настолько выразителен. Но дель Торо наконец смог максимально полно совместить пылкое авторское начало и тягу к поиску прекраснодушного в «чудовищном» с размахом и лоском своих последних работ, и это делает «Пик» достаточно глубоким, чтобы найти в нем больше вдумчивости и мощи, чем можно ожидать от затертого понятия «готика».
В одном из эпизодов героиня даже невольно цитирует Пушкина — а скорее всего, какого-нибудь западного его коллегу, — на предмет самостоятельной жизни литературных персонажей: как они захотят, так повествование и повернется. И конкретно это произведение двигают дамы: две ключевые героини даже в титрах указаны выше мужчин, потому что именно эти блондинка и брюнетка отражают здешние (и вообще любые) единство и борьбу противоположностей — тоньше чувствующие, сильнее любящие, глубже ненавидящие, способные на всё и еще немного сверху. Особенно грандиозно выступление великой Джессики Честейн, перешедшей наконец от аккуратных блокбастерных ролей к воплощению безудержного, яростного пламени, тщательно прячущегося до поры за темной заслонкой.
Единственная проблема, могущая возникнуть у некоторых зрителей послабее, — две-три жесткие, небольшие, но значительные сцены, торгующие натурализмом по довольно высокому курсу (и заодно приятно поднимающие возрастной рейтинг для заведомого изгнания с сеанса всех не очень взрослых и очень шумных). Однако именно эти колючие эпизоды окончательно доказывают, как много авторского в громкой голливудской премьере, — и именно они окончательно оформляют эту историю о любви как об ответственной, беспощадной ноше и о том, что она может сделать с людьми, которых больше ничем не проймешь.
Фильм можно увидеть в гродненских кинотеатрах. Расписание сеансов — в нашей афише.
Читайте также: полный список обзоров