Оборотная сторона творчества

Природа творчества художника загадочна и до конца не ясна. Как и почему случается, что кто-то начинает писать стихи, непонятно. Но слушателей и ценителей высокого искусства не обмануть, они понимают, что это именно поэзия, драгоценная капля божественного нектара, а не гладкое стихосложение.

Литература останавливает быстротекущее,

позволяет людям вглядеться в изменчивый лик бытия.

Ю. Нагибин

Как труднообъясним источник извержения творчества — избыточное фонтанирование, так сказать, его колыбель, первопричина, так не менее таинственна и загадка его обмеления.

Природа творчества художника загадочна и до конца не ясна. Как и почему случается, что кто-то начинает писать стихи, непонятно. Но слушателей и ценителей высокого искусства не обмануть, они понимают, что это именно поэзия, драгоценная капля божественного нектара, а не гладкое стихосложение.

Поэзию ни с чем не спутаешь, ее строфы полны жизненной силы, музыки и аромата, слова вибрируют, поют, плачут, издеваются, завораживают и пленяют. Даже если поэтические строки кричат о смертельной тоске и холод сжимает твое сердце — понимаешь каким-то иным чувством, что это чистое золото поэзии. Целый космос, необъятный и удивительный.

Ученые-литературоведы пытаются как-то придать творческим исканиям методологию и вывести формулу творчества, обставляют свои теоретические исследования научными терминами и выводами, но я попытаюсь взглянуть на эту проблему по-своему, учитывая свой опыт и предположения. Они могут быть ошибочны, но и я ведь не ученый.

Обычно первые проявления яркого творчества являются уже в очень юные годы. Бывают и исключения. Одним баловням судьба отмеривает завидное созидание и долголетие, у других художественных натур запас сил и планов часто иссякает уже к годам сорока.

Еще вчера все так легко творилось, писалось, сочинялось, а сегодня — мука смертная, тоска и тяжелая немочь. Тогда и начинаются поиски источников дополнительной энергетической подпитки, кто на что горазд: например, в обманчивой, исчезающей любви, вине, путешествиях, смене впечатлений и в других допингах. Но ветреные музы вдохновения, увы, уже не с ними, уже далеко.

Когда-то давно прочитала рассказ Юрия Нагибина «Немота». Писатель поделился одной своей старой историей, при этом был предельно откровенен с читателями. Тема не нова, но и не часто встречается в книгах: однажды маститого писателя постигла настоящая беда — он потерял дар писать. Для человека, отлично владеющего в профессии единственным — наблюдать за всеми проявлениями жизни, а потом из слов создавать невидимую, неосязаемую, не вещную, но материю, живую, теплую, — это страшная потеря.

«…Правда, в последние годы я нередко испытывал усталость и раздражение от безостановочного проборматывания окружающего. Собираешь ли грибы, ловишь ли рыбу, плывешь ли в челноке по весеннему водополью, таишься ли в скрадне с подсадной или топаешь по болоту за легашами, едешь ли по делам или ждешь на улице приятеля, чтобы посидеть с ним за кружкой пива, — все время лепишь слова, как пельмени, и проклинаешь чью-то ненасытность, не дающую тебе ни секунды передыху».

Писатель как бы со стороны наблюдает за внешним миром и довольно подробно, с суровостью бесстрастного патологоанатома рассказывает о своем недуге. В нем все умерло, его охватило внутреннее странное молчание, почти безмолвие, ничего в нем не отзывается на окружающую жизнь, он не может передать словами изменчивые картинки мира, лица людей, события, разговоры, писатель бессилен вновь овладеть словом.

Много раз перечитывала этот рассказ Ю. Нагибина, и каждый раз он преломлялся в моем сознании по-особому, нечаянно обнажая в какой-то короткой фразе предельные откровения, отражая новые и новые смыслы творчества. Кстати, книга действительно давняя, издание 1974 года.

Нашла через сорок лет свои карандашные отметки, но смысл их поняла не так уж и давно. Проявление в старых книгах новых смыслов — главное назначение и глубина настоящей литературы. Человек растет, взрослеет, меняется его мировоззрение, он обрастает новыми знаниями, опытом, информацией, и наконец за известной внешней оболочкой ему приоткрывается суть, зерно проблемы, то, что автор пытался донести и быть услышанным.

Ю. Нагибин — отменный стилист, тончайший психолог, вдруг перед всеми стал наизнанку выворачивать, как рукав старой шубы, сокровенные свои секреты. Но как он это мастерски делает, вызывая ответное смятение, недоверие! «Я начал складывать слова, и сразу мозг охватила тупая-тупая усталость… потеряю все это, если не закапканю словами… и мои силки сработают».

Его образные сравнения, метафоричный стиль так живо цепляют читателя, что с трудом верится в «немоту» писателя. Хотя сам Ю. Нагибин в полном отчаянии, он пытается разобраться в себе, понять то «внутреннее устройство», которое рождает слова.

«Я совершал много промахов из-за того, что не проникал вглубь вещей, но я выигрывал и главное для себя — возможность наделять их художественной жизнью. В тех редких случаях, когда я начинал добираться до самой сути не воображением, а изучением, я терял способность творить. Короче говоря, я фиксировал окружающее как художник и как робот, но строил произведение со свободой мечтателя. А сейчас мне не из чего было строить, механизм художника-робота отказал. Так что же произошло со мной? Слова, слова, где вы? Без вас все виденное и пережитое тут же умирает. Теперь я, как никогда, убежден, что вы не слова, вы суть…»

Настоящий художник — а Ю. Нагибин именно тот редкий, блистательный мастер по отбору собственного словаря — даже из нежданно настигшей его немощи слова сделал психологически точную зарисовку душевных терзаний и мук, полную внутреннего драматизма и в то же время очень профессиональную и личную: «обессловился… связать в тугой словесный узел… предчувствие фразы улыбнулось мне… близость забытых слов, и возможно соединился бы с ними… безотказный аппарат моей памяти…»

Рассказ очень поучителен для тех, кто хочет связать свою жизнь с писательским ремеслом. Почитайте, и перед вами откроется теневая сторона профессии, не парадная, а скрытая, тщательно оберегаемая от чужих недобрых глаз и злых языков.

О том, как молодому и неопытному автору надо конструировать романы, сегодня существует достаточно инструкций и пособий. Отношусь к такому набору универсальных рецептов спокойно, все-таки отделяю мир художественной литературы от конвейерной сборки, больше похожей на выпуск сериалов. Каждый вправе выбирать свою дорогу сам.

Рассказ «Немота» как раз об одной из форм настигшей писателя депрессии, которая у каждого автора проявляется по-своему. Причин тому не счесть, но одна из них кроется в интенсивной, часто изнуряющей работе ума и души. Почти болезненная сосредоточенность на одном предмете, нервная настройка на тему, которая начинает звучать самостоятельно или преждевременно, импульсивность, постоянное внутреннее напряжение, требующее разрядки за письменным столом, быстрая смена настроений, желание уединения и созерцания, преодоление «доброжелательной» зависти коллег по цеху, дружеские подножки, пинки и набитые шишки…

По большому счету труд писателя монотонный, будничный, лишен блеска софитов и частых премьер. Ничего интересного. Фильм или спектакль делается командой, только писатель за своим столом всегда одинок. Командой роман не напишешь.

Так вот о нагибинской немоте или творческом бессилии.

Если дается дар писать (послушайте только, как странно звучит — дар! — значит, данный, не заработанный, не приобретенный, не купленный, не найденный, не украденный), рисовать, петь, сочинять божественной красоты музыку, то можно с этим случайным даром и расстаться. Что часто и наблюдается: вдруг потерять золотой голос, или лишиться движений верной руки, которая может оживить холст чистыми, прозрачными мазками, особого взгляда художника.

Но вернусь к цитатам из Ю. Нагибина. Писатель, как трудолюбивая пчела, собрал нам свой драгоценный взяток и щедро делится им — многолетним опытом, а тот бывает не только медово сладчайшим, но может и ядовито горчить, отравляя не только творческую, но человеческую жизнь.

«Моя память сохраняет не объективный образ лица, явления, предмета, а «запись», которую я делаю в мозгу. Она запоминает слова… Мне что-то приоткрылось в работе, которую трудолюбиво и безостановочно совершало сознание, чтобы я мог быть писателем. Оно все время создавало словесный образ виденного, вот почему, кстати, я уставал умственно и душевно от пребывания в жизни больше, нежели за столом, когда переносил эту жизнь на бумагу. Основная работа творчества происходила в соприкосновении с материалом действительности, а потом я скорее «записывал», нежели творил».

Вот они, творческие откровения! Настоящий художник, создающий новую реальность, не менее настоящую, чем наша жизнь, устает от обыденности дней и насущного бытия больше, нежели когда прикован к столу, как к галере.

Рассказ по объему невелик, по-своему хорош и просто скроен, нет в нем назидательных интонаций, но как густо он насыщен наблюдениями, сочными красками, внутренним авторским самокопанием и укором к себе, предельной искренностью слова, прорастающей из старой классической школы русской прозы!

Хочется подытожить словами самого Юрия Нагибина; лучше, чем он сам, у меня сказать вряд ли получится:

«Лечиться надо верой в то, что не только тебе нужен мир, но и ты сам для чего-то ему нужен. И в какой-то миг возгорится огонь опаляющий, и он будет словом».