Из одиночества я выхожу на свет…

Читать поэзию высшей пробы — спасение, утешение и радость. Особое место в ней занимают поэты военного поколения — Александр Твардовский, Давид Самойлов, Юлия Друнина, Борис Слуцкий, Николай Старшинов, Булат Окуджава, Юрий Левитанский, Владимир Жуков, Александр Межиров…

Читать поэзию высшей пробы — спасение, утешение и радость. Особое место в ней занимают поэты военного поколения — Александр Твардовский, Давид Самойлов, Юлия Друнина, Борис Слуцкий, Николай Старшинов, Булат Окуджава, Юрий Левитанский, Владимир Жуков, Александр Межиров…

Есть у поэтов тех лет предчувствие беды, трагическое мироощущение жизни и глубина печали: «Сороковые, роковые,/Военные и фронтовые…» (Д. Самойлов).

«И убивали, и ранили пули,/ что были в нас посланы./Были мы в юности ранними, стали от этого поздними./ Вот и живу теперь — поздний…» (Ю. Левитанский). Многих война догнала годы спустя: «Мы не от старости умрём, —/ от старых ран умрём. (Семён Гудзенко).

***
Они выжили, вернулись со страшной войны раненые, измученные, обожжённые её пламенем, соскучившиеся по мирному труду, детям, женщинам. До конца своих дней фронтовые поэты — ярчайшие индивидуальности были отмечены глубокой памятью. И хотели бы забыть прошлое, да ничего не забывалось. Война опалила молодость, но не исковеркала судьбы, закалила, но не сломала — спасла их жажда жизни и любви.

Сколько раз ловила себя на мысли: всё, пришёл конец прекрасной эпохи, окончательный и бесповоротный. В забвении поэты-фронтовики, забыта их дивная, спелая, мужественная поэзия. И слова-то у них простые, если не совсем простенькие, человеческие, на которых мы все разговариваем, без лживого пафоса и фальши. Всё в стихах у них поёт, играет, отлитое слово оживает в красках и переливах, пылая тонкой цветной акварелью.

Люблю обычные слова,/Как неизведанные страны./Они понятны лишь сперва,/Потом значенья их туманны./Их протирают, как стекло,/И в этом наше ремесло» (Д. Самойлов)

***
Думала, навсегда утеряна традиция преемственности. Особенно в наши дни, когда хлынуло столько разного мусора, из тени вышли деревянные писаки всех мастей. Как будто ошалели от свободы, они кропают «красивости» и рифмоплётствуют кто во что горазд. «Химера… нетленный… всепланетный… звёзды… космос… вселенная… турбулентность…» и прочая чепуха — любимые их словечки. Берутся за прекрасные темы, а пишут как попало.

В поисках гармонии только талант способен ясно выразить в простоте сложный мир чувств, прекрасно написать обо всём, что его окружает, волнует и мучает.

Но твержу в надежде: они ещё вернутся, вернутся… Эстафета поколений не может быть утеряна, она продолжается.

Не я там грыз сухарь, вмерзал в окоп,
Вставал под пули, шёл в атаку — в лоб.

Как ни суди, но выпало не мне
Сказать большое слово о войне.

Как ни суди, нет слова под рукой
С осколочной, с открытой пулевой.

Нет слова, равнозначного почти
Руке, растущей ночью из культи.

Но слово есть, и пусть оно мало, —
То о войне свидетельство моё.

Свидетельство ребёнка и мальца.
Я жил в то время, ждал с войны отца.

Это стихи талантливого поэта, скромного человека Георгия Киселёва. Давно с ним дружна, внимательна к его критическим замечаниям. Недавно он прислал мне рукопись будущей книги «Час молитвы. Избранное. Стихи и переводы». Тут и ахнула! Настоящая поэзия.

Георгий Киселёв тонко чувствует красоту мира, его сердце отзывчиво гармонии, он созерцает природу, вслушиваясь в её движение, живое дыхание, собирая медоносный нектар поэзии. Обрадовалась зрелости и свежести строк. Главное — у поэта чуткий слух, что очень важно для внутренней организации. Как не вспомнить слова Булата Окуджавы: «Каждый пишет, как он слышит».

Георгий Киселёв родился на Вологодчине, тридцать пять лет живёт в Волковыске, в 1967 году окончил Литературный институт имени Горького (творческий руководитель Илья Сельвинский). Он член Союза писателей Беларуси, переводчик с белорусского, немецкого, критик, постоянный автор литературного журнала «Нёман», публикуется в российских коллективных сборниках и журналах, таких как «Сибирские огни», «Дальний Восток», «Молодая гвардия», «Нева», «Наш современник».

Поэт стоит поособку, его отдельность заметна, так как он другой формации, прошёл хорошую школу, учился у поэта Ильи Сельвинского, остро чувствует у современных авторов чужую игру слов, нагромождение штампов, неискренность, вычурность формы. В погоне за гладкой рифмой молодые эквилибристы заимствуют чужие, иностранные слова: «вираже — уже, круиз — сюрприз, эры — веры, экспозиция — оппозиция…».

В последнее время мне очень близка военная тема, многое в поэзии Георгия Киселёва совпадает с моими мыслями, настроениями, убеждениями. Когда он обращается к высоким темам о войне, патриотизме, Родине, его взгляд светел и порой грустен, строки полны горечи и покаяния. Через малое, частное, камерное в поэзии Киселёва ненавязчиво, тихо преломляется большое, возвращение к истокам рода, прошлым событиям обогащается воспоминаниями.

Без вас, фронтовики, я — сирота,
Без вас, осколки старших поколений.
О сколько светлых и святых мгновений
Мне подарила ваша доброта!

Георгий Иванович — состоявшийся поэт, в жизни наблюдателен, в поэзии разнообразен. Его лирический язык пластичен, метафорически богат. В нём нет ничего лишнего, чувствуется филигранная огранка, сдержанность в «неприкаянных строках», поиск мастером новых сравнений и художественных находок.

Не встретишь и набившей оскомину патетики, пустых фраз, от которых устаёшь и морщишься. Тогда как у «парадных» стихотворцев любой читатель, даже без гуманитарного образования, сразу почувствует фальшивые ноты.

Георгий Киселёв — автор единственного сборника стихов «Прозрение», изданного в далёком 1968 году. За прошедшие пятьдесят лет много писал в стол, собралось на целую книгу избранного. Она давно свёрстана, вычитана, готова, но нет ей хода, как и сил у немолодого поэта её пробивать, ходить по инстанциям, издательствам, доказывать кому-то, что неизданная книга ранит душу, не даёт покоя.

И как горько звучат слова о себе в стихотворении «Вместо предисловия».

…И вот за мной семи десятков след,
И голова белеет не от пыли.
Я сам себя забыл на сорок лет
И не в обиде, что меня забыли.

Ни книг за мной, ни перьев золотых.
Я — словно к бою опоздавший витязь.
Среди друзей удачливых своих
Мне стыдно за мою неплодовитость.

Ужель на лире в семьдесят бряцать?
Жизнь пронеслась, как мимо электричка.
И с тех шестидесятых в стол писать
Заматерела вредная привычка.

Как же так случилось, что даровитый поэт остался незамеченным, вынужден оставаться в стороне и ждать. В наших узких литературных кругах имя его хорошо известно, он уважаем, но дальше вежливых обещаний дело не продвигается.

В его книге через два-три поколения перекличка ушедших поэтов прошлого. Только руку протяни — рукопожатие с Николаем Рубцовым, Юрием Сапожковым и другими близкими по духу коллегами, земляками, сокурсниками, которых Георгий Иванович знал, с кем общался, у кого учился. В подборке есть раздел «Мой пантеон» — об ушедших учителях, друзьях и товарищах. Книга — образец стиля, утончённого вкуса, формы и содержания для начинающих.
Стихотворение «Ветеран» 1988 года, а его строки не меркнут, не вянут, но, как хорошее старое вино, наливаются силой и терпкостью. Так молодой нигилист сегодня не напишет.

Даже этот старик сник.
Побледнел. Помрачнел. Скис.
Даже этот, что в давний миг,
Как чумных ошалевших крыс,
Прямою наводкой бил
Куцых «тигров», грузных «пантер»
И сумел превозмочь предел
Страха, боли, последних сил.
А когда его взрыв разметал,
Он пополз на одной ноге,
А другую оставил там —
Там, на Курской крутой дуге.

Всем казалось, он был — сталь,
По-солдатски к боли привык,
Даже этот старик сдал,
Этот мощный большой старик.
Он растерян, подавлен, смят
Не войной, не виной — тоской:
Изувеченный старый солдат,
Ну кому он нужен такой?

Был, наверное, кем-то любим
И удача шла в полный рост.
Как случилось, что он — один?
Вся опора его — трость.
Каждый шаг для него — боль.
Он к стене норовит — спиной.
Каждый шаг для него — бой
С болью, старостью и войной.
И его с четырёх сторон
Обтекает людская рать.
Под рукой его костылём
Я считаю счастьем стоять.

Мы часто бубним, повторяя: в литературе надо сохранять традиции… Но слова без добрых дел остаются словами, издевательски легковесными, никому не нужными. Кто и что мешает издать книгу нашего талантливого земляка?

Удивилась, обнаружив в рукописи стихи о так называемом поколении второго ряда, уже почти ушедшем. Автор безжалостен, узнаётся время, его нерв, поднята извечная тема — предназначение поэта и его одинокий путь.

Под нами — край, обрыв, карниз.
И всюду — пропасть, всюду — бездна.
Мы — из двадцатого, мы — из
Той юности, чьё имя — бедность.

В потёртых куртках и пальто
И в обуви, что просит каши,
Мы Божьей милостью — никто,
Мы — из потери и пропажи.

Никем не узнаны в толпе,
Всегда нигде и всюду близко,
Мы — в перечне из «и т. п.»,
Из «и т. д.» — за гранью списка.

Из тех, кто, вторя соловью,
Щебечет в рифму до восторга,
Кто душу вечную свою
Не выставлял предметом торга.

Кто над одной строкой рыдал,
Омытой от вселенской пыли,
Кто свою совесть не продал
Не потому, что не купили.

Пусть оккупируют олимп
Рабы тщеславия и рвенья,
Возносит наши космы в нимб
Священный ветер вдохновенья.

Мы, как ручьи, слышны в тиши.
А вы попробуйте пробиться
Сквозь залежи печатной лжи
И пролежни чужих амбиций!

Над нами неба решето
Сквозит созвездьем наудачу.
Мы Божьей милостью — никто,
Но вы без нас — никто тем паче.

В небольшой колонке невозможно рассказать обо всей книге. За специалистами литературоведческое исследование. Моя задача иная — привлечь внимание к творчеству, к имени, показать, что есть проблема. В современной литературе не так много блестящих талантов. К сожалению, их вытесняют «крикливые» авторы, подменяющие поэтическое слово эстрадой.
Творчество Георгия Киселёва возвращает нам почти умолкшие эхо военной поэзии поэтов-фронтовиков.