Три имени и три страны. Судьба белоруски французского происхождения

Адрес по-французски

Когда безземельный крестьянин-лесоруб Лаврентий Баран уехал во Францию, на родине остались его жена с маленьким сыном Петей и беспросветная поденщина. Уроженец деревни Саки Жабинковского района в 7 лет остался сиротой, работал у барина пастухом, а после службы в Войске польском прижился в селе Николаевщина, что недалеко от Столбцов, взяв в жены хоть и бедную, но красивую и добрую Ольгу Стому. Когда в 1930-м стали вербовать рабочих на французские угольные шахты, Лаврентий решил попытать лучшей доли. Через год на север Франции, в город Карвен, что в 20 км от Лилля, он вызвал родных, в 1932-м в семье родилась дочка. В ее метрике стояло имя Жанин, но все вокруг звали девочку на польский манер Яниной. Среди шахтеров-гастарбайтеров было много выходцев из Польши, да и белорусы по фамилии Баран считались поляками, общались по-польски с соседями и между собой, а детей прилежно учили понимать французский.

Адрес родного дома Нина Лаврентьевна до сих пор помнит наизусть: г. Карвен, департамент Па-де-Кале, шахта № 4, улица «ситэ 1900, кв. 207». В том длинном двухэтажном кирпичном здании было много квартир для иностранных рабочих. На первом этаже каждой квартиры располагались гостиная и кухня, на втором – две спальни. Одна дверь выходила во двор, у каждой семьи там были своя колонка и благоустроенный туалет. Парадная дверь вела на улицу, где стояло много двухэтажных кирпичных домов, а вместо грядок было множество цветов – на клумбах, на балконах, на окнах. Янине особенно нравились розы, вьющиеся вверх по стене, их глянцевые листья и яркие лепестки делали дома особенно нарядными. За розами снаружи и грядками во дворе ухаживала мама (она была домохозяйкой), отец работал шахтером, семья получала пособие на детей, и через пару лет у Баранов родился еще один сын — Ваня.

В 39-м дочка пошла в школу-семилетку, где учились дети всех сословий и национальностей. Школа была раздельной: девочки — в одном здании, мальчики – в другом, учителями первых были только женщины, вторых – только мужчины. Уроки начинались в 9 утра, с 12 до 2 дети ходили домой обедать, а затем продолжали учебу до 5 вечера. Как ей нравилось учиться! Даже строгая дисциплина на занятиях и переменах не была препятствием для неугомонной непоседы. По утрам она надевала свой белый передничек и мчалась на уроки, тем более что любимыми были все, а Жанин всегда считалась первой ученицей. Между прочим, во французской школе уже тогда была 10-балльная система, а лидеры в учебе определялись по итогам подсчета всех отметок по всем предметам за год. Родители хотели, чтобы умница-дочка продолжила учиться, и Жанин поступила в гимназию. С той поры у нее осталась знаменитая энциклопедия Larousse, которую должен был иметь каждый французский школьник. Толстый сборник с текстами обо всем на свете, картинками и чертежами достался Жанин в подарок и чудом сохранился по сей день.

Война в Карвене

В 1940-м во Францию пришли немцы. Их наступление началось с бомбежек, жители Карвена прятались в бомбоубежища, 8-летняя Яня очень боялась оккупантов. Оказалось, не напрасно. Свободная продажа продовольствия и самых необходимых товаров прекратилась, немцы ввели карточную систему, и французские шахтеры забастовали, считая свои пайки слишком маленькими. Немцы стали давать дополнительные товары, но неповиновение не оставили безнаказанным. Однажды утром, когда семья Баран завтракала, за отцом пришли солдаты. Лаврентия тогда спасла соседка-полька, знавшая немецкий язык. «За что вы его берете?» — спросила она. «Он не хочет работать», — был ответ. «Все не работали — и он не работал, а сейчас он собирается в шахту», — сказала соседка, и солдаты ушли.

Для семьи Баран все закончилось благополучно, но так было не везде: расстрелы мирных жителей случались, а время от времени оккупанты объявляли комендантский час, тогда людям весь день запрещалось появляться на улице, и Жанин не ходила в школу. Между прочим, в оккупацию детей в школе подкармливали, каждый день давали тарелку супа и витаминку. Справедливости ради надо сказать, что семьи шахтеров не голодали. Денег не было, но паек включал все необходимое, от мыла и спичек до мяса, кофе и конфет. А еще тем, кто работал в забое, полагалось вино (взрослым) и шоколад (подросткам). Поскольку Петя Баран в 16 лет тоже пошел на шахту, в семье было и то, и другое.

«Французы жили под оккупацией сравнительно хорошо, а поляки и белорусы приспосабливались, — вспоминает Нина Лаврентьевна. — Мама меняла кофе на муку, ходила на перекопку картошки в поле, по которому прошлась копалка, – клубней оставалось предостаточно. А еще она делала из вина водку, и мы вместе ездили в Лилль, чтобы продать ее в ресторан. Вообще, поляки были довольно предприимчивыми. Не хватает мяса – поедут в деревню, купят кабана, разделают, накрутят колбас, даже на продажу пускали. Соседка угощала меня такой вкусной кровянкой!»

Может, эта предприимчивость и позволила кое-кому начать свой бизнес после войны. В 46-м в Карвене выходец из Польши открыл собственный мясной магазин – отделанный белым блестящим кафелем внутри, салатовой глазурованной плиткой снаружи, он запомнился девочке послевоенным великолепием. Говоря о магазинах, уроженка Франции вздыхает: «В Советском Союзе меня больше всего возмущало отношение продавцов к покупателям – невнимательное, почти хамское. Помню, как в Карвене мне покупали туфли: продавец на глаз определил размер и сам надел мне на ногу сначала одну туфельку, потом с улыбкой принес другую. Вообще, здесь я не любила ходить в магазины».

Маршрут надежды

— Почему вы уехали?

Нина Лаврентьевна медлит с ответом, слова даются ей с трудом, как будто душевная рана не затянулась и через 67 лет. «Отец не хотел, чтобы его сыновья работали на шахте, а других возможностей для иностранцев, кроме сельского хозяйства, и не было. А скорее всего, он поверил, что в СССР рай для всех. Я вот только не могу понять, зачем Сталину такие, как мы, нужны были», — наконец задумчиво произносит она.

После войны во Франции, да, наверное, и в других странах, шла активная пропаганда жизни в Стране Советов. В Карвене ее вели военные, рассказывавшие выходцам с белорусских земель о преимуществах социализма: социальном равенстве, бесплатной медицине и справедливой оплате труда. Лаврентий Баран остро чувствовал отношение к себе на чужбине как к гастарбайтеру и быстро принял решение ехать на родину. Нрав у него был крутой, возражения не принимались. Да и Ольга Петровна, проведя 15 лет вблизи французских шахт, видимо, не прочь была увидеть родные пейзажи. Тем более что доставить в Советский Союз обещали бесплатно, на месте обеспечить жильем и работой. Жанин всего полтора месяца проучилась в гимназии, когда родители продали нажитое имущество, взяли детей и двинулись в порт Гавр – на корабль до СССР.

Пароход им. Молотова был комфортабельным, а путешествие – долгим: через Атлантику, Гибралтар, Средиземное море, Босфор и Дарданеллы в Одессу. Здесь комфорт закончился – дальше переселенцев ждал товарняк. Они могли выбрать любое место жительства, Лаврентий Баран решил поехать на родину. В холодном вагоне без удобств до Гродно они ехали неделю, питание получали сухим пайком – черный хлеб и сахар. У Янины от такой еды болел живот – во Франции ели только белые батоны. Довезли прибывших действительно бесплатно, но в Одессе им обменяли франки на рубли по такому курсу, что семья смогла купить на новые деньги только килограмм сала. Так что, пожалуй, дорогу все пассажиры оплатили сполна.

Родина-мачеха

Обещание предоставить жилье и работу государство тоже выполнило: в деревне Бородичи под Зельвой семью сгрузили у дома незнакомых людей, хозяева сообщили непрошеным гостям, что хлеб выдают только по карточкам и только работающим, так что жить захочешь – заведешь трудовую книжку.

Отец со старшим сыном начали работать на лесопильном заводе, мама была дома. Без денег, запасов муки и картошки семья голодала.

— Как вам удалось выжить?

— О, это целая история. Когда мама готовилась уехать к отцу во Францию, она продала все имущество и на эти деньги купила золотые монеты. В Карвене она держала их под подушкой и иногда показывала мне, говоря, что это мое приданое на свадьбу. Когда выезжали в СССР, она сохранила золото, а когда подступал голод, ездила на свою родину, в Николаевщину и другие села побогаче, и меняла монеты на муку. Это нас и спасло.
Ближе к весне Лаврентий Никифорович съездил в родные Саки, и хоть из родственников там жили только две его двоюродные сестры и помочь было некому, вскоре Бараны переехали на Жабинковщину.

— А какие-то вещи на память из Франции вы привезли?

— Приемник привезли. Да что толку: он электрический, а в деревне тогда одни керосинки были. Мне после французских улиц в Саках воздуха не хватало. Иду мимо вросших в землю хат – и задыхаюсь.

Именно в такой хате с одной на всех комнатой и кухней как раз и поселились новоприбывшие. Отец устроился на кирпичный завод, мама — в колхоз дояркой. Жанин пошла в школу и в одночасье стала Ниной. В Саках школы не было, и ей каждый день приходилось ходить за 6 км в Жабинку. Но толку от учебы было мало: девочка не понимала ни слова по-русски. Благо в послевоенной школе нашлась учительница французского и стала помогать ученице. Каждую свободную минуту Нина занималась новым для себя языком, вскоре она уже читала, к сентябрю освоила грамоту и сносно писала диктанты. Ее личным достижением на шестнадцатом году жизни был роман «Война и мир», самостоятельно прочитанный от корки до корки. И вообще вчерашняя француженка проявляла замечательные способности: седьмой класс она окончила с единственной тройкой, а дальше стало еще лучше, и в аттестате ее сплошные «хорошо» и «отлично», кроме одной оценки – по «советской конституции».

С советским строем у семейства Баран отношения были не очень. Нет, их не притесняли и не подозревали, но постоянная нужда и тяжкий труд делали жизнь беспросветной каторгой, а власть усугубляла положение. Семья кормилась с огорода, главная задача была одна — выжить, это было непросто, и отец с матерью решили взять кредит в 10 тысяч рублей и купить корову. В том же 1947-м в Советском Союзе прошла деноминация, но Лаврентию Барану пришлось вернуть по кредиту все 10 тысяч, и уже деноминированными рублями. Нина Лаврентьевна и через 65 лет говорит об этом с горечью и обидой – самое справедливое в мире государство вновь попросту ограбило их. Ох как им пришлось туго! Из-под коровы дети и взрослые ели только простоквашу, все остальное – молоко, сметану, творог, масло – Нина носила на базар в Жабинку или в Брест. «Так что я спекулянтка со стажем, – улыбается сегодня пенсионерка. – А что было делать? Приходилось отдавать кредит».

— Наверное, все слезы выплакали в подушку?

— Некогда было плакать. Училась, работала в огороде и по хозяйству, летом — в колхозе, напашешься от зари до зари – плакать сил не оставалось.

— А родители часто говорили о том, откуда и куда они приехали? Сокрушались?

— Родители молча терпели. Отец был жестким человеком, без сантиментов, а мама очень доброй, мягкой, так что ни упреков, ни стенаний в семье не слышали.

Гражданка на выданье

Нина мечтала получить высшее образование. Она легко могла поступить в институт, проблема была в одном – в отсутствии документов. Ни паспорта, ни даже советской метрики. Один клочок бумаги, в котором по-французски написано, где и когда она родилась. Выдавать по нему паспорт не хотели, пришлось исходить немало коридоров и даже в Москву писать, чтобы стать полноправной гражданкой. Но жизнь научила Нину добиваться своего, и сразу после 10-летки, летом 1951-го, она стала студенткой минского политеха.

— Почему? Вы ведь могли с ходу поступить в иняз со своим французским?

— В политехническом стипендия была на 100 рублей больше и общежитие сразу давали.
Девушке, которая хлебнула нужды и знала, что семья помогать не сможет (отец работал в МТС, мама и брат – в колхозе, зарплаты были мизерными), этот выбор казался самым правильным. Она училась на химико-технологическом факультете, причем на отлично, ведь математика, физика и химия ей всегда нравились. На 400 рублей студентке удавалось не только прокормиться, но и время от времени покупать себе обувь и отрезы на платья. С подружками они ни одного нового кинофильма не пропускали.

— А в институте знали, что вы приехали из Франции? Это не мешало вам по жизни?

— Конечно, знали – и друзья, и преподаватели. Профессор Безбородов переписывался со своими коллегами из Франции и Бельгии, я переводила ему. А друзья… Знаете, у меня было много парней, но как только они узнавали, где я родилась, сразу давали мне отставку. Им такая жена была не нужна. Первым, кто не побоялся предложить выйти за него замуж, был Анатолий Иванов. За него я и пошла.

Исковерканный алмаз

После института Нину Баран распределили в Березовку на стеклозавод «Неман». Как-то раз поехала она в Новогрудок навестить подругу и познакомилась с выпускником автотракторного факультета того же политеха, работавшим в местном СПТУ. Через год они поженились, получили комнатку в доме без удобств, где и прожили без малого 10 лет, родили дочку и сына. Нина работала сначала в промкомбинате, а затем больше 20 лет – в знаменитом Новогрудском торгово-экономическом техникуме, преподавала химию и немного французский, даже готовила школяров в вузы по французскому, причем успешно – ведь это ее родной язык.

— А контактов с Францией у вас никаких не осталось?

— С лучшей подружкой из Карвена Моник Дуда и девочкой из Пуатье Антуанет Вими мы долго обменивались письмами. Но, когда я вышла замуж, Анатолий потребовал прекратить переписку. У меня есть новый адрес Моник, может, сейчас удалось бы пообщаться через Интернет?

У Нины Лаврентьевны три внука, все получают высшее образование, чем очень радуют бабушку. Были в ее судьбе и потери: ушли из жизни родители, потом оба брата, затем муж, а вскоре и дочь, оставив на ее попечение сына-подростка. Но, пожалуй, главная потеря случилась в ее жизни гораздо раньше – это родина. Студенткой Нина могла рассчитать радиус атома двумя способами. На склоне лет она может констатировать, что траектория ее электрона в атоме семьи Баран оказалась самой крутой, но ведь атом углерода может быть и сажей, и алмазом.

— Вы реализовали себя полностью, жизнь удалась, как считаете?

— Чувство недовостребованности у меня осталось. Знаю, что могла бы добиться многого, занимаясь наукой, а может, чем-то еще.

Когда-то однокурсник сказал о ней: «Эта девушка всегда улыбается». Хорошую привычку – смотреть на мир с радостью – она привезла из Франции и не рассталась с ней до сих пор. Но если улыбку Жанин Баран вызывали цветущие розы, красивые туфли, богатые магазины, то Нина Иванова радуется хорошему самочувствию, свадьбе внука, урожаю на даче. Да-да, Нина Лаврентьевна в свои 80 «с хвостиком» сама содержит дачу, выращивает картошку, овощи, цветы. Внуки с женами и невестами навещают бабулю и обещают подарить правнучку. Может, ей удастся покорить Францию?