Правнук Робинзона

Александр Штен – архитектор УГКП «Проектное бюро архитектуры и строительства Гродненского горисполкома». Родился в Гродно в 1949 году. В 1968 году окончил архитектурно-строительный техникум в Минске. В 1978 – Московский архитектурный институт, где с третьего по пятый курс был ленинским стипендиатом, получил красный диплом. В институте «Гродногражданпроект» проработал почти 30 лет. С 1994 по 2004 – председатель правления областной организации Белорусского союза архитекторов. С 2005 – член-корреспондент Белорусской академии архитектуры. Награжден медалью «За преданность архитектуре и творческие достижения».

– Конечно, тогда еще был жив Иоанн Павел II, даже руку ему целовал. Поездку выпросил у ксендза, я в Лиде проект костела делал. Была возможность неделю посмотреть Рим, пощупать его руками. Я заметил, что в разных странах существует определенная специфика архитектуры. В Англии, например, частная собственность превалирует во всем. Представьте себе: кусок дома вдруг выкрашен контрастным цветом. Это кто-то купил квартиру и решил обозначить свои владения прямо на фасаде. А вот итальянцы не выпендриваются, где не надо. Это у них в крови, наверное. Жилье бедного и богатого различается только величиной.

В Гродно за последнее время появились оригинальные сооружения?
– Я бы отметил автозаправочные станции. Они гораздо интереснее, чем в Западной Европе: квантовые подвески, дорогие материалы.

Что в городе нужно изменить в первую очередь?
– Необходим еще один мост. Не такие это большие деньги. И потом, у нас в Гродно примерно сто тысяч человек работающих. Если бы каждый хотя бы тысячу рублей дал – это уже сто миллионов!

Так, может, создать общественный фонд?
– Я считаю, это нормальный вариант. Во Флоренции собор Санта-Мария-дель-Фьоре сто лет стоял без купола. И благодаря тому, что горожане собрали деньги, объявили конкурс и дождались, пока Брунеллески сделал лучший купол в мире. У нас тоже можно создавать уникальные вещи. Например, сделать проход из Швейцарской долины на площадь Ленина под мостом и над Городничанкой. Это было бы по-европейски – частично восстановили бы первоначальный рельеф. Или хотя бы вместо решетки поставить большое зеркало, создающее иллюзию прохода.

Почему же не реализуют такие проекты, а строят здания, в большинстве своем безликие?
– Проблема в том, что сегодня потребитель обезличен и отчужден от средств. Штампуют одинаковое жилье. А заказали бы, допустим, дом, где один хочет квартиру на первом этаже со своим двориком. Другой наверху придумал что-то необычное. Тут уже архитектор начинает мозгами шевелить: как это все сделать?
 
По-моему, большинство горожан просто не смогут позволить себе такую роскошь – квартиру в высотке, где каждый бы проявил свою фантазию.
– Да это не так дорого, как кажется. Просто больше забот. А зарплата архитектора – это сотые доли процента по сравнению с другими затратами. Ведь из тех же самых материалов можно сделать произведение искусства, а можно – ширпотреб или вообще непотребное что-то.

И как отличить произведение искусства от бездарности?
– Беспорядочное нагромождение случайных предметов – это не искусство. Возьмем другую крайность. Выстроим все здания на одинаковом расстоянии друг от друга и покрасим в один цвет. Красиво? Возможно, но это не искусство. Оно находится где-то на грани между случайностью и жесткими рамками.

Но в архитектуре важно еще и качество – ведь от этого зависит безопасность людей.
– Среди проектировщиков считается, что лучший проект – тот, который не успели воплотить. Деньги получил, а ответственности никакой. Стройка выпячивает все ошибки. А раньше ведь экспертиз не было. Хорошо сделал – мешок зерна тебе, а нет – башку долой. Раньше делали проект на одном листочке, теперь нужно собрать тонну бумаги. Поэтому мне искренне жаль людей, которые сегодня хотят что-то построить. И не важно, туалет задуман или дворец – порядок практически один и тот же.

В техникуме вы учились с Леонидом Борткевичем из «Песняров». Каким он был в те годы?
– У него есть одна черта: он искренне восхищается людьми. Наверное, поэтому его тоже хорошо принимают. Он всегда мечтал петь в оперетте, мы с ним арии в подвале разучивали. А первые аккорды на гитаре я ему показывал. Еще запомнилось, как лыжи брали напрокат в парке Челюскинцев. Катались долго, и тут он говорит: «Саша, у тебя уши белые». Снимаю перчатки, растереть чтобы, а у меня и пальцы все обморожены! Потом на лекции пришлось ходить с перевязанными руками. А Леня – ничего. Наверное, кровь у него горячее. Или, может, он теплее одет был. Кстати, в Москве я учился вместе с братом Андрея Макаревича. А отец их у нас светотехнику читал.

Почему не остались в Москве?
– Я шел первый по распределению. Мог пойти на любое вакантное место по всему Союзу или в аспирантуру. Но настоял на том, чтобы отправили в Гродно. Я коренной гродненец, еще мой прапрадед жил здесь.

Слышала, что у вашей прабабушки была какая-то экзотическая фамилия.
– Сама она из бедной еврейской семьи, вышла замуж за страхового агента, в приданое получила семь самоваров, а фамилия ее в девичестве была Робинзон. Ну а сын ее, мой дед, пошел в революцию. Уехал в Москву. В 1937 году в России его репрессировали, он тогда был большим начальником. А отец жил в Гродно, во время войны попал в плен. Прошел лагеря, видел, как Карбышева на морозе обливали. Отец прекрасно знал польский. Дома говорили на идише, поэтому он хорошо понимал и немецкий. Это помогало выжить.

Не пожалел?
– В 1952 году пошла волна, и отца посадили по 58-й статье, это политическая, если помните. Опечатали хату, до сих пор помню пластилиновые печати. Мне три года было. Попал он под Кемерово. За 40 градусов мороз, а они арматуру голыми руками вязали. Получилось, что репрессии захватили сразу два поколения. В 1956 реабилитировали. Через два года он уехал в Австрию, оттуда – в Израиль. Встретились мы только спустя 40 лет. Он приезжал в Гродно. Видел подвал, в котором его держали во время следствия. О лагерях он рассказал в книге, которая издана в Израиле. А чтобы сыновья прочитать смогли, в сокращенном варианте от руки написал по-русски.

Есть у вас профессиональная мечта? Допустим, дворец построить.
– Мой принцип – браться за все подряд. Даже ворота в гараже или трансформаторная подстанция могут стать новым словом в архитектуре. Хорошо, когда делаешь для человека, который точно знает, чего он хочет. Когда делал проект реконструкции «Детского мира», заказчик из каждого метра хотел выжать максимум пользы. Продумали все до мелочей, вплоть до того, что решили опустить крыльцо. Оказывается, это очень существенно! Сейчас чтобы попасть в павильон, который находится в подвальном помещении, нужно сначала подняться на крыльцо, затем спуститься вниз. А если убрать эту платформу, ходить покупателям будет проще. Когда много препятствий, сложное место – это рай для архитектора.