Старые письма под Новый год

Не так давно мы писали бумажные письма. И обязательно отправляли поздравительные открытки. Традиция эта почти утрачена, о чём очень жалею. Сегодня, не сходя со стула, можно отправить во все концы света электронные поздравления. Летят они — красивые, яркие, с готовыми надписями, если кому лень черкнуть пару слов, — как по волшебству.

— Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы?.. Вот.

Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь, — это оказалась пепельница, — поставил её передо мною и сказал:

— Хотите — завтра будет рассказ… Заглавие «Пепельница».

В. Г. Короленко. «Антон Павлович Чехов»

Не так давно мы писали бумажные письма. И обязательно отправляли поздравительные открытки. Традиция эта почти утрачена, о чём очень жалею. Сегодня, не сходя со стула, можно отправить во все концы света электронные поздравления. Летят они — красивые, яркие, с готовыми надписями, если кому лень черкнуть пару слов, — как по волшебству.

На мой взгляд, виртуальные открытки ничего не стоят — всё это выглядит как-то механистически, бездушно, даже казённо.

Несказанно бываю благодарна, когда в почтовом ящике найду от кого-нибудь письмецо. Теперь всё реже и реже, но сердце радуется и волнуется. Думаю: надо же, человек оторвал от себя столько личного времени, собрался на почту, купил конверты, подписывал открытки, адреса, находясь в отстранённой задумчивости и отрешённости от горячей очереди за спиной.

***

Перебираю старые письма, они говорят о нашем времени, в нём мы остались молодыми, счастливыми, беспечными, не загадывающими далеко вперёд.

Одна моя знакомая подходит к этому занятию трепетно, с большой ответственностью и любовью. Заранее покупает новогодние открытки, выбирает, советуется с продавцом. Главное, чтобы сочеталась красивая картинка и цена. Дома надолго зависает за кухонным столом и почти две недели вечерами пишет, пишет письма родственникам в Киев, Харьков, Москву, Рязань, Минск и другие города бывшего советского пространства. У неё красивый неиспорченный почерк, хотя она врач, даже кандидат медицинских наук. В последнее время очень болеет, но находит силы, совершает что-то вроде священного ритуала, в вечерние часы вспоминает друзей, однокурсников, родных, круг которых с каждым годом редеет.

У одной моей одинокой родственницы другая проблема: на все случаи жизни у неё есть запас — моющих средств, лекарств, круп, лампочек и… новогодних открыток. Каждый год ещё с осени покупает красивые новогодние открытки, но подписать их, то есть собраться с мыслями, решительно взять ручку не может: ну никак ей не подступиться к такому серьёзному делу. Раскладывает пасьянсом на обеденном столе чистые открытки, перебирает их, придумывает хорошие слова, вспоминает прошлое, а до дела руки не доходят. Уберёт открытки с глаз подальше — и за телефон. Поздравит дальних и близких знакомых, всю родню, услышит их голоса, новости — успокоится. Потом платит по счёту, сумма значительная для пенсионерки. Закончатся праздники, в коробки спрячутся до следующего декабря старинные новогодние игрушки, шары, гирлянды, стопка неподписанных открыток.

***

Многих близких давно нет с нами. На все праздники получали в Гродно письма и открытки от свекрови. Она поздравляла детей с 1 сентября, всех с днями рождения, с 8 Марта, 1 Мая, 7 Ноября, с Новым годом, присылала мне свои фирменные рецепты.

«Дорогие дети и внучата! Горячо поздравляем Вас с Новым 1983 годом. Желаем крепкого здоровья и чтобы счастье Вам улыбалось, чтобы жизнь проходила легко, чтобы только хорошее встречалось, а плохое ушло далеко. Кирюшка, не обижай братика и будь послушным. Целуем крепко всей семьёй».

(Младшему сыну не было ещё и года.)

«Дорогие, родные! От души поздравляем Вас с наступающим 1986 годом. Желаем здоровья, успехов в работе, семейного благополучия. Кирюшка и Серёженька, будьте послушными, помогайте папе и маме. Целуем крепко: родители — дедушка, бабушка, тётя, дядя».

В 1988 году её не стало.

Школьная подруга из Риги, учительница английского языка (родители, брат с семьёй живут в Беларуси), в 1987 году пишет:

«…У нас в школе не четверти, а триместры, зимние каникулы большие, начинаются в канут Рождества (в Латвии сейчас гос. праздник). И вообще политика занимает большое место в нашей повседневной жизни. Я секретарь партийной организации со всеми вытекающими отсюда последствиями. Обстановка в Риге сложная, и это не может не угнетать, это долгий и безрадостный разговор…»

Новогодние открытки от Нюси Конопацкой с хутора Оленец Сморгонского района подписаны по-простому, без затей, но мне дороги:

«Уважаимая Ирына Сяргеявна! Поздраляем вас, в 1988 желаим вам хорошего здоровя и долгих лет жызни. Прывет усей семьи. Нина. Жорж».

В жизни она говорила на белорусском сочном языке, приправляя порой крепким словцом. До войны училась в польской школе, на пасху пешком, а это более 80 километров, ходила с другими паломниками в Вильнюс. «Да Вільно, на Кальварыю, у Міхайлаўскую царкву, божа, божухна, грахі маі цяжкія…» — говаривала.

Писать ей уже было трудно, глаза слезились, припухшие суставы пальцев выкрутил артрит — с молодых лет руки привычны к тяжёлой крестьянской работе. Не ленилась, каждый год посылала мне весточку, совершая некий торжественный акт. Звала на будущее лето погостить на хутор, соблазняла маринованными маслятами, щуками в старице, «вяндлиной», домашними творогом и маслом.

Нюся держала кур, гусей, корову, продавала молоко, к Новому году с мужем Жоржиком закалывали двух справных кабанчиков. Летом Нюся неустанно рыскала на босу ногу по лесу. Пятки у неё были чёрные, задубленные, не хуже подошвы кирзового сапога. Знала грибные и ягодные поляны, приносила полные кошёлки черники, малины, боровиков. Жила с рынка. Гнала самогонку, «для здоровья» себе и людям немного. С весны до осени на хуторе много работы, не до выпивки, а вот зимой весёлая Нюся разрешала себе расслабиться, принимала, как она говорила, на грудь несколько капель. «Капли» те были с хороший стакан.

«Замест валяр’янкі — сэрца цісне — вып’ю хатняй гарэлачкі, і ўсё ў парадку», — объясняла она.

***

Душа моя — бумажная-бумажная! Не в смысле законченная, канцелярская и сухая, а скорее архивариусная. Поймёт меня человек одной крови. Не выброшу и клочка бумаги, если там что-то записано.

Храню записочки от мальчика Алика. Летний лагерь, мне 11 лет, ему 12 («Ира, жду тебя после обеда у пруда»). Письма, телеграммы, открытки разных лет, детские дневники, свои и чужие фотографии, школьные тетради детей, их неумелые рисунки, первые пробы письма, коллекция фантиков от конфет… — рука не поднимается выбросить этот хлам: архивариусу жалко.

Коллекционирую даже сны. Более двадцати лет записываю сновидения — какое непаханое поле для творчества! Сколько в них хранится запечатанного, как мёд в сотах, подсознательного, тайны, мистические пророчества, странные, не расшифрованные знаки, забытые, навсегда исчезнувшие лица, звуки, голоса…

Таких старьёвщиков, как я, собирателей и хранителей лоскутков прошлой жизни, думаю, не так уж много. Под Новый год освобождаю ящики стола, разгружаю полки, сортирую по папкам домашний архив, подписываю конверты. Привожу в порядок накопления из бумаг и документов за год. Для бумажного архива делаю электронный дублёр.

Здесь особенно проявляется «мелочный» характер рождённых под знаком Девы. Из-за него имеем нервную породу, беспокойство и тревожность — спутники бессонницы. Излишняя придирчивость по мелочам, дисциплинированность, наблюдательность, критичный ум, трудоголизм, методичность, тщательность. Дева кого хочешь замучает контролем, дисциплиной, требовательностью, особенно страдают близкие.

Часто работая над какой-либо темой, обращаюсь к бумагам из домашнего архива, они дают толчок неожиданным воспоминаниям. Художественные наброски обрабатываю, «хлам» обрастает деталями и подробностями. Получаются короткие заметки, рассказики, новеллы, зарисовки, диалоги, наблюдения. В литературной работе эта мелочь очень пригодится.

У писательницы Людмилы Улицкой из таких мелочей получилась автобиографическая книга «Священный мусор». О своих «странностях» она пишет:

«Сильнейшая привязанность к вещам — к их биографии, географии, рождению и смерти — привела к тому, что в скороходовскую коробку из-под ботинок я складывала то, с чем трудно было расстаться: треснувшую фарфоровую пиалу моего прадеда, в которой он хранил какие-то колёсики и пружинки от часов, разбитый китайский набор для чаепития, который мой первый муж случайно смахнул плечом вместе с полкой, бабушкины лайковые перчатки (бальные!) такого размера, что они порвались, когда их хотела примерить одна толстенькая двенадцатилетняя девочка, расплётшаяся наполовину прабабушкина корзиночка неизвестно для чего, горделивый значок Калужской гимназии госпожи Саговой и кусок клеёнки из роддома, на котором написано имя моего двоюродного брата, родившегося через десять лет после меня. Всё это я собиралась когда-нибудь починить, реставрировать, склеить, залатать или просто определить на место. И лет тридцать таскала с квартиры на квартиру, пока во время одного из последних переездов, охваченная жаждой освобождения и очищения от всякого хлама, не выбросила все эти никчёмные драгоценности на помойку. На минуту мне показалось, что я освободилась от своего прошлого, и оно больше не держит меня за глотку. Ничего подобного: все эти выброшенные штучки — наперечёт! — я помню».

Природа творчества загадочна, не знаешь, когда давнее брошенное семечко вдруг начинает прорастать новым замыслом. Прошлое остаётся в старых письмах, в милых сердцу старых вещицах. Прикасаешься к ним, тревожишь, и всё оживает. Воспоминания эти радостные, грустные, смешные — разные. Писателю они дают импульс для творческих поисков и литературных сюжетов.