Полемика в литературе: благо или зло

Может ли исключение писателя из рядов ОО СПБ (поясню для широкого читателя — это расшифровывается как общественное объединение «Союз писателей Беларуси») в современных реалиях стать поводом для серьезных раздумий?

Может ли исключение писателя из рядов ОО СПБ (поясню для широкого читателя — это расшифровывается как общественное объединение «Союз писателей Беларуси») в современных реалиях стать поводом для серьезных раздумий?

Интересовалась: в БССР не было ни одного случая, чтобы писателя исключили из общественной организации. Исключение из союза было чревато тяжкими последствиями.

Во-первых, писатель лишался работы, рукописи его не издавались, ему отказывали в публикациях в периодических изданиях. Он становился изгоем, рушились прежние связи — не только на карьере, на всей судьбе человека ставился больший и жирный крест.

Во-вторых, случаи исключения писателей сопровождались уголовным преследованием по статьям «Антисоветская агитация и пропаганда» и «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», лишением гражданства СССР, вынужденной эмиграцией.

Обвинение звучало так: «за проступки, роняющие честь и достоинство советского литератора» и «за отступление от принципов и задач, сформулированных в Уставе Союза писателей СССР».

Но на практике все выглядело иначе. Самым веским аргументом считалось открытое несогласие с политикой КПСС и советского государства. Первыми под такое попали М. Зощенко и А. Ахматова, их убеждения расходились с убеждениями высших партийных функционеров. Издание за рубежом романа «Доктор Живаго» стало столь же серьезным поводом для исключения Б. Пастернака.

Остальные причины — помельче: публикации в неофициальном «самиздате», т. е. без ведома и разрешения официальных структур, участие в публичных выступлениях, подписание открытых писем с протестами против преследования диссидентов. Вот, наверное, и все.

Чуть не забыла: исключение сопровождалось тогда, в переводе на современный медиаязык, организованной газетной шумихой, широкой оглаской и общественным порицанием.

Это сегодня писатели кем только не работают: учителями, библиотекарями, редакторами, журналистами, милиционерами, менеджерами. Все-таки раньше писательское ремесло предполагало чуть ли не пожизненное сосредоточение на этом нелегком занятии: или служи ему верой и правдой, или бросай и уходи в дворники, таксисты, фотографы.

К чему этот познавательный экскурс в недавнюю историю? Поясню.

Исключение писательницы Ирины Шатырёнок из рядов ОО СПБ — для меня всего лишь очередной повод поговорить о современном литературном процессе и тех проблемах, которые надо не прятать, стыдливо загоняя в тень, а все-таки решать. Ничего личного, но раз такой казус произошел со мной, мне и карты в руки.

При всем моем критичном подходе к современному литературному процессу я считаю себя державником. Для этого не обязательно работать государственным служащим. Мои принципы и убеждения совпадают с государственными, для меня это самое главное; не знаю, какие внутренние убеждения у госчиновников, но я тружусь в соответствии с творческой свободой, равно как и несу ответственность за свои публичные высказывания.

И последнее. Исключение из ОО СПБ меня и писателя М. Южика, инвалида-колясочника, прошло максимально тихо и незаметно. Сегодня в информационном мире даже незначительный, казалось бы, повод чреват большими последствиями. Это знают и члены президиума. Поэтому руководство ОО СПБ — вернее, мини-политбюро (по мне, так лучше называть вещи своими именами) — ограничилось информационной блокадой. Никаких официальных документов я пока не получила, кроме письма с вольными комментариями.

Задамся одним вопросом: много ли в нашей литературе честных современных авторов, пишущих честные критические статьи некомплементарного характера? Правильно, их почти нет. Для подтверждения предлагаю открыть газету «ЛіМ» тиражом чуть больше 2000 экземпляров. Под рубрикой «Критика» на страницах издания публикуются исследования литературоведческого характера, в лучшем случае материалы по истории литературы. Полезное дело, но не имеющее никакого отношения к современной критике.

Независимые критики не растут на голом месте, этот процесс требует труда и времени.

Часто талант писателя сочетает в себе способность не только к сочинительству художественных текстов, но и к более универсальному творчеству, в частности к публицистической полемике. Когда на протяжении последних пяти лет я выходила со своими статьями к большой аудитории, то была просто уверена, что после первой же сразу споткнусь, что меня остановят более опытные и маститые оппоненты. Что начнется дискуссия, и, поверженная, я уйду с литературной площадки заниматься прозой. Но ничего похожего не произошло. Пришлось столкнуться с еще одним парадоксом белорусской литературы — молчанием, безмолвием. Как подтверждение белорусского менталитета вспоминается поговорка «маўчы і будзь хітрэйшы».

Но что ни делается, всё к лучшему. Мною написано более 200 статей, большая часть из них опубликована в СМИ страны, а также в российских изданиях, на различных литературных сайтах. Итогом моей литературной деятельности стал выход в издательстве «Регистр» трех сборников статей: «Слово о слове», «Человек с улицы Литературной» и «Литерное слово». Все статьи, прежде чем были подготовлены к публикации, прошли предварительный редакторский отбор. Книги получили положительные рецензии критиков — к. ф. н. Т. Симоновой (доцент ГрГУ имени Янки Купалы), к. ф. н. Л. Саенковой (заведующая кафедрой литературно-художественной критики Института журналистики БГУ), к. ф. н. С. Замлеловой (российская писательница, критик, главный редактор литературного журнала «Камертон» в Москве).

Как видите, дорогие читатели, ничего запретного и оригинального: моя любовь к литературе или, если угодно, служение ей нашло свое творческое изъявление. Мне казалось, что в статьях я пытаюсь найти понимание, организовать диалог или полемику, а если нет, то хотя бы наладить разговор — «писатель–читатель–писатель».

Создание литературной среды — процесс долгий, часто неблагодарный, требующий затрат не столько финансовых, сколько душевных, эмоциональных, нравственных, а это уже больше из сферы тонкой, запредельной, а никак не административной.

Случай с исключением в нашем узком полулитературном кружке подтвердил одно: администрация СПБ в его нынешнем виде существует отнюдь не на любительских правах и давно не соответствует духу нашего времени. Здесь замалчиваются острые проблемы, отсутствуют оппоненты и полемика, слышна одна лишь презентационно-праздничная риторика.

Это важнее честного, прямого разговора об ошибках и промахах «генералитета», о литературных конкурсах и премиях, о продвижении посредственностей и их произведений, об отсутствии в литературе героев нашего времени и много чего еще, что напрямую касается самой ЛИТЕРАТУРЫ, а не окололитературного пространства.

Главное — сохранить приличный фасад, его парадную сторону, что уже удается с большим трудом. А тех, кто не согласен с навязанными установками, кто высказывает свое, отличное мнение, будут изгонять из белорусской литературы.

Первое лицо государства на встречах с писателями неоднократно подчеркивал — в литературе нет запретных тем, как нет и цензуры. Вслед ему вторит председатель ОО СПБ. Я проанализировала многочисленные выступления Н. Чергинца в СМИ за последние восемь лет, приведу только некоторые цитаты:

— Критика — не женщина, ее не очень-то любят писатели.

— Современная белорусская литература нуждается в грамотной критике и рекламе.

— Последние годы мы уделяем внимание качественной литературной критике, которая помогала бы писателю понимать свои ошибки и улучшать работу над произведениями.

— Белорусским писателям не хватает собственного издательства, справедливой критики и литературных консультантов.

— Нам нужна критика, способная указать писателю на ошибки и даже вдохновить на создание новых, лучших произведений…

— Николай Чергинец отметил, что в Беларуси не создан институт критики.

— В последнее время у нас практически исчезло такое понятие, как литературная критика.

— Я всегда стараюсь сначала опубликовать книгу на родине, хотя нередко получаю от наших критиков острые замечания. Так было с книгой «Тайна овального кабинета». Критика нужна, но порой она неконструктивна.

 

На словах критике уделяется внимание, так почему же на деле такая нетерпимость? В октябре 2014 г. журнал «Беларуская думка» опубликовал мою статью о пошлости «Плевать с двадцатой вышки, или Улыбка ангела» — о повести Людмилы Кебич «Сама, сама, сама, сама, сама…» Считаю, эта статья стала поводом для моего исключения.

Еще раз убедилась: критика по сравнению с прозой, поэзией, детской литературой — занятие довольно опасное, требует мужества и смелости. Возможно, писательское ремесло — то единственное, что у меня по-настоящему получается, но сначала я восстановлю свое доброе имя, честь и деловую репутацию. А дальше мое личное право — оставаться или самостоятельно покинуть ОО СПБ. Надеюсь, что публиковаться в литжурналах мне никто не запретит, как и издавать будущие книги.

Задумалась вот над чем: может, я сто раз была не права, может быть. Но как об этом узнать, из каких источников, на лекциях, семинарах, конференциях, дискуссиях или круглых столах?

Республиканских творческих семинаров давно нет.

Литературная школа выхолощена, как и преемственность, на смену им пришли презентации книг в библиотеках и магазинах, но они носят скорее коммерческо-представительский характер.

Полемические дискуссии в газетах и журналах почти исчезли, как исчезло и само профессиональное занятие литературой.

Оцениваю по произведениям коллег из Гродненского отделения. Половина из них — случайные люди, их посредственные книги не имеют ничего общего с литературой, но к «литературщине» их можно отнести.

Для них членская корочка — единственный гарант принадлежности к литературе. Их в свое время приняли в писательский союз с большими опасениями и авансом. Если исходить из нормальной иерархии, то после многолетнего литературного безделья, графоманы должны бы сидеть за печкой. Но вот какое выявилось противоречие — этими людьми хорошо управлять, они с удовольствием ставят свои автографы под «коллективными письмами» в ожидании, что за благоверные труды им помогут издать их опусы. И наконец — это вечная наша зависть и трусость. Другого объяснения не могу дать.

Во времена В. Быкова и А. Карпюка в Гродненском отделении насчитывалось не более десятка писателей. В своей статье «Тридцать восемь с половиной попугаев» (2013) писала «…фамилии Алексея Карпюка, Дануты Бичель-Загнетовой, Марьяна Дуксы, Юрки Голуба, Марии Шевчёнок, Геннадия Дмитриева, Петра Лисицына, Алексея Петкевича, Анатолия Иверса… Всего десять фамилий! Эта цифра вызывает у меня уважение. Какой же был в те не любимые многими советские годы взыскательный отбор».

 

Не держу обид на случайных людей в литературе. Меня больше занимает другое. Свою литературную несостоятельность они подтверждают не публичными статьями, не открытой газетной полемикой, а тайными письмами-обращениями на имя председателя ОО СПБ.

Думаю, после моего запроса в СПБ я наконец увижу копии тех «неоднократных обращений»  и узнаю фамилии.. Все-таки вещи надо называть своими именами.

Единообразие рождает однообразие, что являет собой закат литературы. Уверена, писатель не может замыкаться на себе, не имеет морального права оставаться слепым и глухим к современным вызовам общества — он просто обязан понять, прочувствовать, услышать, чем живет его современник, чтобы потом ответное эхо отозвалось в глубинах его художественных произведений новыми образами и темами.

Как говорится, на вкус и цвет товарищей нет. Толстой недолюбливал Достоевского, Ахматова — Чехова, этот ряд можно продолжить. Соперничество в литературе — избитая тема.

История литературы сохранила нам образцы того культурного противостояния. Острые литературные дискуссии в русской литературе велись на протяжении всего ХIХ века: переписка между Гоголем и Белинским, Тургеневым и Добролюбовым — свидетельство тому, как и баталии между западниками и славянофилами, народниками и консерваторами. Главный редактор журнала «Современник» Некрасов предпочел модному тогда писателю Тургеневу молодого критика Добролюбова.

При всей жесткой полемике литературные споры не заканчивались кровопролитными дуэлями, но придвигали участников к согласию, к осмыслению новейшей литературной иерархии, отражали в обществе литературные субъективно-объективные процессы и подводные течения. За что мы остались им благодарны.

Литературная полемика ХIХ века подтверждала — в обществе наличествует пусть не полноценная духовная жизнь, но ее первые ростки: они живы, развиваются и воздействуют на умы читателей, взращивая в них гражданскую позицию.

Отсутствие в современном обществе литературной полемики должно настораживать: это тревожный сигнал затухания и загнивания самой литературы, что и доказывает современная ситуация в белорусской словесности.

На зеркало неча пенять, коли рожа крива. Чтобы литература окончательно не окривела, тем честным, неподкупным зеркалом будет и дальше выступать художественная критика. Иначе крутые оргвыводы литначальников окончательно подменят литературную полемику…

У читателей появился повод вступить с автором статьи в дискуссию.