Эра милосердия отменяется

В Москве слякотно и уныло. Можно, конечно списать это на сезонность, но еще свежи воспоминания прошлой зимы, когда я, нарядная, выходила в изящных сапожках на зимнюю улицу. Видела чистенький, уютный двор, приветливых дворников из Азии и ловко бежала по расчищенной дороге по своим делам.

В Москве слякотно и уныло. Можно, конечно списать это на сезонность, но еще свежи воспоминания прошлой зимы, когда я, нарядная, выходила в изящных сапожках на зимнюю улицу. Видела чистенький, уютный двор, приветливых дворников из Азии и ловко бежала по расчищенной дороге по своим делам.

Сейчас я вижу заметенные улицы, характерный желтый снег и полную безнадегу. Безнадега щерится не только отсутствием дворников-азиатов, уехавших на родину по причине того, что рубль уже не золотой. И не только потому, что Россия ведет партизанскую войну со всем миром, а мир мстит ей санкциями. Безнадега в том, что обещанная XX веком эра милосердия так и не наступила.

Похожее чувство разочарования я испытывала в нулевые, будучи еще среднестатистической жительницей Гродно. У меня было много сил, амбиций, жизнерадостности; казалось, вот-вот все человечество вступит в триумфальную эру милосердия и вселенской любви. Мы были идеалистами, и даже суровые девяностые не убили в нас вдохновение. Мы грезили тем, что через 10–20 лет не будет границ, не будет преград, мы будем богаты, счастливы, безмятежны. Я била крыльями, как многие мои ровесники, и пыталась вить гнездо, и пыталась лететь. У меня не получалось. Я с грустью смотрела, как улетали прочь мои знакомые и соседи. Из дома, из города, из страны, из никак не наступающей эры милосердия.

И пустота стала поглощать не только пространство вне, но и внутри.

Я опущу всю эту предысторию повести давно минувших лет, как давно отсохшую болячку.

Я все же вылетела из гнезда, которое было свито из колючих веток. Вылетела туда, где был свет, и где размах моих крыльев позволил подниматься все выше и выше, к таким горизонтам, которые и не снились худенькой и наглой провинциальной девушке из мало кому известного Гродно. Это был прекрасный мир неограниченных возможностей, и прекрасное далеко очень быстро стало близким. Действительно, границ не было, мир лежал на ладони как персик — вкусный, доступный, манящий.

Но, наверное, действительно все хорошее когда-то заканчивается. А может быть, все мы просто притворялись цивилизованными и благополучными, милосердными и щедрыми? Иначе как объяснить тот поток злобы и агрессии, который щедро вылился из неведомых шлюзов, отравляя наши органы чувств, обесценивая все то, что было для нас аксиомой?
Давно зажившая болячка неуверенности и беспомощности вновь заныла, дала о себе знать. Я спросила у своих разъехавшихся по всему миру гродненских друзей: «А у вас как? Болит?» Двое промолчали, один невпопад стал рассказывать о своем давлении, еще один прислал грустный смайл… Спустя день все в той или иной степени признали: «Да. Болит». Мы все — выходцы из Гродно, помнящие друг друга молодыми, бедными и веселыми, и мы скучаем по себе и своим мечтам. По своим надеждам. Всем беспокойно. Никто не хочет войны. Никто не хочет злобы. Но мы втянуты в эту духовную мясорубку, в это предчувствие беды.

Может быть мы, дети Советского Союза, немного не так понимаем дружбу народов? Может, наши ожидания эры милосердия несколько завышены? Почему же так болит и ноет от того, что не случилось единого государства России и Беларуси? Почему так горько от того, что Украина нам больше не сестра? Почему страшно, что политические разногласия могут разрушить дружбу и даже семьи? Почему «нет» псевдотолерантности и заявлениям о том, что «советские войска вторглись на Украину и в Германию»? Почему мы — не Шарли, почему мы — это Беслан, Донбасс, Волноваха?

В начале века было душно от стерильности. Сейчас душно от грязи. Боишься, что если вчера оскандалились с Украиной, завтра расплюемся с Беларусью. Союз этих трех стран всегда был нашим наследием, нашими тремя китами советского, славянского мира. Кто бы что не говорил про независимость, всё равно все пытаются скучковаться, объединиться, сбиться в кланы, в союзы — будь то Евросоюз, Евразийский союз, Союз нерушимый… Никогда не думая об экономике всерьез, с каких-то пор серьезно размышляешь об экономических связях с Беларусью, о Союзном государстве, о «белорусских» креветках, о том, что, когда все стало валиться в России, снежным комом полетело и в Синеокой. Шутка ли — накрутка в 30% за покупку валюты! Похоже, больнее даже бьет по Беларуси, нежели по России. А может, у нас здесь просто жировая прослойка толще. Но даже через подушку безопасности чувствуешь, что плохой год будет, безнадежный. И, прощаясь с юношескими иллюзиями, теперь уже точно знаешь, что эра милосердия — не более чем выдумка тех, кто зарабатывал количеством строчек. Почти как я сейчас.

…О чем только не будешь думать, преодолевая снежные заносы и поскальзываясь на неубранных улицах январской Москвы.

Ну, не материться же?