Интимное родительское

Пятница. Час пик. В переполненном зеленом экспрессном мазике стоим в пробке. Вернее — не стоим. В пробке ведь никто не стоит, все подъезжают. Судя по всему, пробка размером в город. Жарко. Уже двадцать минут как отъехали с улицы Горького, а еще только свернули на Островского. А нужно всем на Вишневец. И быстро. Поэтому мы и втолкнулись все в экспресс. И висим тут на петлях поручней. Качаемся вслед за рывками автобуса, ловим свежий воздух из приоткрытого люка. 

Пятница. Час пик. В переполненном зеленом экспрессном мазике стоим в пробке. Вернее — не стоим. В пробке ведь никто не стоит, все подъезжают. Судя по всему, пробка размером в город. Жарко. Уже двадцать минут как отъехали с улицы Горького, а еще только свернули на Островского. А нужно всем на Вишневец. И быстро. Поэтому мы и втолкнулись все в экспресс. И висим тут на петлях поручней. Качаемся вслед за рывками автобуса, ловим свежий воздух из приоткрытого люка.

На сиденьях плечом к плечу разогревают друг друга и «плавятся» пассажиры. В центре ряда — молодой мужчина с нарядной дочерью лет пяти на коленях. Мы знаем, что их ждут дома. По папиному мобильнику девочка поговорила с бабушкой, с мамой, со второй бабушкой. Передала трубку папе. Взяла опять. Всем по телефону (а заодно и нам) сообщила, что утренник удался. Что стих рассказали. Танец станцевали. Что ничего не забыли. И все, что надо было забрать из шкафчика, лежит у папы в пакете.

После остановки «Центр занятости», куда наш мазик даже не заезжал из страха не вернуться в свой средний ряд, темы для разговоров по мобильному у девочки кончились. У остальных пассажиров тоже. Настала относительная тишина. Нарядная девочка посмотрела в окно, покрутилась на папиных коленях и затихла на некоторое время, сосредоточившись на бантиках платьица. А затем притянула к себе папину голову и тихо на весь автобус шепнула ему в ухо: «Я хочу какать!» Для убедительности заглянула папе в глаза и кивнула. Интонация была такова, что отца в этот момент наверняка зашкалил адреналин в крови. У нас, по-моему, тоже. Из какой-то другой жизни всплыла строчка медицинской энциклопедии про то, что адреналин вырабатывается хромаффинными клетками мозгового вещества надпочечников, имеет запах и участвует в реализации реакций типа «бей или беги». Бежать нам было некуда.

Спина мужчины выпрямилась, а глаза стали тоскливо ищущими. Девочка посмотрела на нас, плотно висящих перед нею, на ряд плывущих вместе с нами машин за окном, на далекий тротуар с веселыми пешеходами, а потом опять шепнула торжественно и тихо — так, что услышали все: «Хочу, но терплю!». Это было… как амнистия. Кровь отлила у мужчины от лица. Но время для него (да и для нас тоже) стало течь значительно быстрее, а автобус ехать — явно медленнее. Амнистия, как оказалось, была не полной. На улице Кирова слышно опять: «Папа, я очень-очень хочу!» Потом взгляд на папу и с любовью к нему шепот: «Но терплю». Между отцом и дочерью установились отношения сотрудничества. Мужчина пытался отвлечь девочку и хотя бы мысленно ускорить и автобус, и пробку, и вообще весь мир… На регулярные «папа, я хочу…» он гладил ее по голове. А после слов «но терплю!» в его глазах была такая мужская благодарность, что, возможно, его жена никогда подобной не увидит и не почувствует.

История окончилась счастливо. Еще минут десять мы двигались по Советской, потом — возле драмтеатра, а еще через десять — уже на кольце Славинского. Я вышел. Они поехали дальше. Дома их ждали мама, бабушка и решение всех «насущных» проблем.
Какая мораль этой истории? Никакой. Просто лето. Просто Гродно. Просто на днях мы собрались на площади, чтобы вместе спеть «Мы беларусы — мірныя людзі…». И этот мир на фоне теленовостей сегодня как-то необычно обостренно ценен.